Смерть на брудершафт (фильма 5-6) - Акунин Борис

– Я тебе не отче! Тебе черт батька! Узнал я тебя! Ты у черта на посылках! Изыди, сгинь!

Он пытался отпихнуть Зеппа, кричал что-то бессвязное – про лед, про черную воду, про троекратную смерть. Пришлось крепко обхватить его и ждать, пока минует припадок.

– Ну уж «изыди». Так-таки «сгинь», – приговаривал майор, будто успокаивал ребенка. – Нет тут никакого черта. Тут ангел Господень. Это он вас от смерти спас, сугробчик вот очень кстати приготовил.

(Грамотно сработали ребята из диверсионного – выгрузили объект на полной скорости просто идеально, без членовредительства.)

Григорий окончательно пришел в себя уже в машине, накрытый зепповой шубой.

Растерянно осмотрелся.

– Крутило меня? Вещал? – спросил он слабым голосом. Зубы постукивали. – Гдей-то мы, Емеля?

– Да, у вас был припадок.

– А что вещал? Запомнил ты?

– Что-то про генерала Жуковского. Не то он черт, не то у черта на посылках. Что за люди пытались вас похитить, отче? Зачем?

«Странный человек» заполошился – вспомнил.

– Где они? Где?

– Нет здесь никого. Сбежали. Успокойтесь.

Тогда чудотворец горько, безутешно заплакал.

– Убьют они меня… Что он и что я. Где мне? И мама не спасет… Зарезать меня хотели, Емелюшка. В залив пихнуть, под лёд… Знает Жуковский-енарал чего я страшуся, про что сны вижу… Сегодня у него не вышло, завтра достанет. У его руки длинныя…

– Так это были люди Жуковского? – Зепп покачал головой. – Я вас предупреждал.

– Что делать, Емелюшка, что делать? – всхлипывал Странник. – Пропал я!

– Я скажу вам, что надо сделать.

Утомительные хлопоты близились к концу

Не так уж много времени миновало с той минуты, как два авто один за другим умчались по Гороховой от арки дома номер 64, а третье, прибывшее из Царского, осталось на месте.

Марья Прокофьевна была вне себя от тревоги, но камер-лакею (подлинному, не фальшивому) послышалось, что Базаров перед тем, как броситься к машине, крикнул не «это измена», «это смена». Возможно, произошла путаница и за Странником прислали какой-то другой, сменный, экипаж? Когда все нервничают, государыня велит одно, церемониймейстер другое, главный дворецкий третье, чего только не бывает.

Пока Иван Сазонович, человек немолодой, телефонировал в императорский гараж, пока приставленные к дому агенты Охранного выспрашивали, как именно всё произошло, да сколько человек сидело в «мерседесе», да как они выглядели, прошел чуть ли не час. А когда старшему филеру стало окончательно ясно, что случилось ужасное и – никуда не денешься – надо рапортовать начальству, вдруг подъехал «руссобалт» золотопромышленника.

Все кинулись к автомобилю.

Вышел суровый Базаров, открыл дверцу. Помог Страннику выйти.

Тот выглядел еще суровей. Ни на кого не смотрел, на вопросы не отвечал. Взгляд был обращен в черное небо, отблеск электрического света мерцал на влажной от растаявшего снега бороде.

Лишь одно слово бросил он Марье Прокофьевне:

– Странничать.

И та вздрогнула, низко поклонилась, побежала к подъезду.

Святого кудесника почтительно удержали за рукава с двух сторон.

Старший филер искательно спросил:

– Дражайший Григорий Ефимович, всё ли с вами благополучно? Я гляжу, на рубашечке-с воротник оторван?

А камер-лакей взмолился:

– Едемте, сударь! Очень их величество убиваются. И его высочество так-то плохи, так плохи…

С плеч «странного человека» наземь упала шуба.

– Не поеду я… Странничать ухожу. По Руси. По святым местам. Альбо куда глаза глядят. Прощайте.

– А кто будет цесаревича лечить? – обомлел Иван Сазонович. – Ведь кровью истечет!

– На всё воля Божья. Человек я странный, засиделся у вас, благодать-то и высохла. На пустое стратилась, на избавление от врагов моих… Ныне пчелкой по обителям смиренным, по скитам чудесным полечу. Меду благостного поднасоберу. Как сызнова в силу войду – тогда ждитя…

– Это когда же будет? Скоро ль?

– Как Господь доведет. Слабый я стал, бессильный. Бес меня мало не погубил, силу высосал.

Но камер-лакей все еще надеялся.

– Григорий Ефимович, хоть попробуйте. В последний раз. Молитву почитайте, руки его высочеству на лоб наложите. А потом и ступайте себе.

– Не стану! – рявкнул Странник зычно, – старик попятился. – Сказано: доктора пускай лечут. А я боле не могу.