Торговец пушками - Лори Хью

11

Ронни доставила нас до своей квартиры у Кингз-роуд. Прежде чем выйти из машины, мы раз десять проехали мимо ее дома то в одну, то в другую сторону. Нет, мы не проверялись на предмет слежки, – мы просто искали, где бы припарковаться. Было как раз то самое время дня, когда все лондонцы, имеющие машины (то есть подавляющее большинство), горько расплачиваются за потакание собственным слабостям, – время останавливается, начинает крутить назад или вытворяет то, что никак не вписывается в рамки обычных правил, по которым живет вселенная, – и все эти рекламные ролики с их сексуальными «спортстерами», несущимися по пустынным проселкам, уже не вызывают ничего, кроме раздражения. Хотя лично меня они как раз не раздражают – ведь у меня мотоцикл. Два колеса – хорошо, четыре – плохо.

Когда же ей удалось наконец втиснуть «TVR» в свободную щель, мы было даже подумали, а не взять ли такси назад до ее квартиры, но все же решили, что в такой чудный вечер не дурно и прогуляться. Вернее, это Ронни хотелось прогуляться. Людям вроде Ронни всегда хочется прогуляться, тогда как людям вроде меня всегда хочется людей вроде Ронни. В общем, каждый взял ноги в руки и мы двинулись в путь. По дороге я кратко отчитался о стычке на Лайалл-стрит; она выслушала, восторженно постанывая. Ронни вцеплялась в мои слова так, как раньше не вцеплялся никто, особенно женщины. Те обычно отпускают руку и тут же падают, подворачивая лодыжку, при этом ты же еще и остаешься виноватым.

Но Ронни была не такой, как все. Наверное, потому, что и я казался ей не таким, как все.

Когда мы в конце концов добрались до квартиры, Ронни отперла входную дверь и, отступив на шажок, спросила – писклявеньким таким, девчачьим голоском, – не мог бы я войти первым. Секунду я смотрел на нее. Вероятно, она всего лишь хотела проверить, насколько все серьезно, словно не была до конца уверена ни в чем, в том числе и во мне. Та к что я напустил на лицо грозное выражение и Клинтом Иствудом прочесал квартиру насквозь – распахивая двери ногой и резко дергая за дверцы шкафов, – пока она стояла в коридоре, алея румянцем.

– О боже! – воскликнул я, добравшись до кухни.

Охнув, Ронни рванулась вперед и выглянула из-за косяка.

– Это «болоньезе»?

Я протянул ей деревянную ложку, полную чего-то очень старого и слипшегося.

Неодобрительно фыркнув, Ронни звонко расхохоталась, и я тоже расхохотался, и мы стали похожи на парочку давних друзей. Я бы даже сказал, близких друзей. Естественно, я не мог не спросить:

– И во сколько он вернется?

Посмотрев на меня, Ронни слегка зарделась и принялась выскребать засохшие остатки «болоньезе» из кастрюли.

– Вернется кто?

– Ронни. – Я попытался встать прямо перед ней, и у меня почти получилось. – Ты, конечно, девчушка крепкая, но на сорок четвертый грудь у тебя все равно не тянет. А даже если и тянула бы, ты все равно не стала бы прятать ее в целую кучу абсолютно идентичных пиджаков в полоску.

Она метнула взгляд в сторону спальни, вспомнила про шкафы, а затем вернулась обратно к раковине и пустила в кастрюлю струю горячей воды.

– Что-нибудь выпьешь? – спросила она, не оборачиваясь.

Пока я раскидывал кубики льда по полу, она откупорила бутылку водки и в конце концов решила-таки рассказать о своем бойфренде, который – хотя я и сам мог бы догадаться – работает на товарной бирже в Сити, остается у Ронни не каждую ночь, а если даже остается, заявляется не раньше десяти. Если б мне давали по фунту каждый раз, когда женщина говорила мне такое, в моей копилке гремело бы уже три монеты – по меньшей мере. Последний раз бойфренд вернулся в семь («Раньше никогда такого не было») и огрел меня стулом.

Из тона Ронни, да и из слов тоже я сделал вывод, что их отношения складываются не самым головокружительным образом, а посему придержал свое любопытство и сменил тему.

Мы удобно устроились на диване – кубики льда мелодично позвякивали в стаканах, – и я приступил к изложению чуть более полной версии событий, начиная с Амстердама и заканчивая Лайалл-стрит, но оставляя за кадром «Аспирантуру» с вертолетами. Однако даже в таком раскладе история получилась презанятной. В ней было полно отчаянно храбрых поступков, причем для полноты картины я добавил и того, чего не было, но очень даже могло быть, – просто чтоб не дать ее пылким восторгам угаснуть. Когда я закончил, она слегка наморщила лобик: