Звезды сияют с небес - Шелдон Сидни

– В этом году мы должны выдать почти двести миллионов погонных футов, – объявил однажды за ужином один из них.

– Как это футы могут быть погонными? – удивилась Лара. За столом раздался дружный хохот.

– Детка, – принялся объяснять лесоруб, – погонный фут – это кусок доски площадью в один квадратный фут и толщиной в один дюйм. Вот когда ты вырастешь, выйдешь замуж и захочешь построить деревянный домик комнаток на пять, то тебе понадобится двенадцать тысяч погонных футов леса.

– Я никогда не выйду замуж, – заявила Лара.

***

Совсем другого рода людьми были рыбаки. Они возвращались в общежитие насквозь пропахшие морем, без конца болтали о новом эксперименте, проводимом на озере Бра д'Ор, да напропалую хвастались друг перед другом своими уловами трески, сельди, макрели или пикши.

Но наибольшее восхищение вызывали у Лары шахтеры. В угольных копях Лингана, Принса и Фалена их работало более пяти тысяч. Названия шахт приводили Лару в восторг: «Юбилейная», «Последний шанс», «Черный алмаз» или «Счастливица».

Раскрыв рот, слушала она разговоры шахтеров после трудового дня.

– Неужели то, что говорят про Майка, правда?

– Чистая правда. Бедный малый спускался в забой, и угольная вагонетка сошла с рельсов и раздробила ему ногу. Так эта сука штейгер сказал, что Майк сам виноват, не успел отскочить, и теперь у него погасла лампа.

– Как это? – озадаченно спросила Лара.

– А так, – повернулся к ней один из шахтеров, – Майк спускался к себе в забой…, ну, на тот уровень, где он вкалывает, а вагонетка – такая тележка, на которой возят уголь, – соскочила с рельсов и зашибла его.

– И у него погасла лампа? – недоумевала Лара. Шахтер добродушно рассмеялся:

– Когда говорят, что у тебя погасла лампа, это значит, что ты уволен.

***

В пятнадцать лет Лара поступила в среднюю школу св. Михаила. Она превратилась в долговязого, неуклюжего подростка с длинными ногами, непослушными черными волосами и непропорционально большими умными серыми глазами на бледном, худеньком личике. Едва ли кто-нибудь мог с уверенностью сказать, что из нее вырастет. Лара была в переходном возрасте, и ее внешность претерпевала большие изменения. Из нее с одинаковой вероятностью могла получиться и дурнушка, и красавица.

Однако для Джеймса Камерона его дочь всегда была уродиной.

– Тебе надо выскакивать замуж за первого же дурака, который к тебе посватается, – однажды заявил он. – С такой рожей выбирать не приходится.

Лара молча слушала.

– Только пусть этот бедолага не рассчитывает получить от меня приданое.

В это время в комнату заглянул Мунго Максуин. Он стоял, с трудом сдерживая свое возмущение.

– Ну ладно, девка, – сказал Джеймс, – ступай на кухню.

Лара выбежала.

– Почему ты так обращаешься со своей дочерью? – не выдержал Максуин.

– Тебя это не касается, – огрызнулся Джеймс, глядя на вошедшего помутневшими глазами.

– Ты просто пьян.

– Да, пьян. Ну и что? Чем еще заняться? Баб нет, так хоть напиться можно.

Максуин пошел на кухню, где Лара мыла посуду. Ее глаза покраснели от слез. Мунго обнял девушку за плечи.

– Ничего, малышка, – попытался он успокоить ее, – твой отец не хотел тебя обидеть.

– Он ненавидит меня.

– Да нет же…

– Я в жизни не слышала от него ни одного доброго слова! Ни одного!

Максуин замолчал, не зная, что сказать. Летом в Глейс-Бее было полно туристов. Они приезжали в своих шикарных автомобилях, одевались в дорогие наряды, заходили в магазины на Кастл-стрит, обедали в «Кедровом доме» или у Джаспера и совершали вылазки на Ингониш-Бич, Туманный мыс и Птичьи острова. В них чувствовалось какое-то превосходство – ведь они были из другого мира, – и Лара завидовала им и, когда в конце лета они разъезжались по домам, мечтала вырваться из этого захолустья и уехать вместе с ними. Но как?

Не раз она слыхала рассказы отца про своего деда Максвелла. «Старый ублюдок пытался помешать моей женитьбе на его драгоценной дочке, – жаловался Джеймс Камерон каждому, кто только соглашался слушать его. – Он был чертовски богат. Как думаешь, дал он мне хоть что-нибудь? Не-е. А ведь я так заботился о его Пегги…»

И Лара воображала, что в один прекрасный день ее дед приедет и увезет ее в волшебные города, о которых она только читала: в Лондон, в Рим, в Париж… «И у меня тоже будет красивая одежда. Сотни платьев и новых туфель».

Но проходили месяцы, за ними годы, а он так и не приезжал, и в конце концов Лара поняла, что никогда не увидит своего деда. Она была обречена провести всю свою жизнь в Глейс-Бее.