Раскрутка - Троицкий Андрей

Радченко успел подумать, что он выиграл несколько драгоценных секунд. Убийцы вошли с улицы, залитой солнечным светом, в полутемное помещение почты. Глаза не привыкли к полумраку. Они увидели лишь Петрушина и почтальона за стойкой. А контур человеческой фигуры сквозь полированное стекло будки почти незаметен. Левой рукой Радченко опустил трубку на рычаг, правой вытащил пистолет из внутреннего кармана брезентовой куртки.

Времени, чтобы прицелиться и выстрелить точно в цель, не осталось. Но расстояние, отделявшее от него нападавших, расстояние в несколько шагов, до смешного маленькое. И промахнуться он просто не сможет. Радченко, повернувшись вполоборота к ближней цели, согнул руку, крепко прижал локоть к телу. Он видел, как Безмен повернул голову направо, а потом налево, чутко повел носом, будто принюхивался к едва уловимому запаху. Радченко дважды нажал на спусковой крючок, выстрелив через стекло. Ударил ответный выстрел, пуля прошла где-то над головой, застряла в деревянном наличнике. Посыпались осколки лопнувшего стекла. Радченко толкнул дверцу кабины ногой.

Теперь он видел перед собой только одну цель, человек спиной отступал к входной двери. Радченко дважды выстрелил навскидку и подумал, что не промахнулся. Последовал ответный выстрел, разлетелось дверное стекло. Осколок царапнул по щеке. Радченко закрыл глаза, шагнул в сторону. Контур человеческой фигуры исчез. Радченко подумал, что сейчас поймает пулю, но все было тихо, только стекляшки трещали под башмаками. И еще стонала женщина, она сидела с другой стороны стойки перед дверью. Прислонившись спиной к стене, высоко задрала юбку и расширенными от ужаса глазами смотрела, как из раны в бедре сочится кровь. Радченко бросил пистолет с расстрелянной обоймой, сделав несколько шагов вперед, наклонился над Петрушиным, прижал палец к его шее. В глазах художника застыла не боль, а удивление. Открытый рот наполнился кровью.

Безмен беспокойно ворочался рядом. Он прижимал руки к печени, в которой застрял горячий кусочек свинца, боль не давала лежать спокойно. Безмен знал, что с такими ранами долго не живут, а ему надо многое сказать. Что у него ребенок от одной подруги, стервозной меркантильной стервы, которая живет в Свиблово. Что мальчику пошел двенадцатый год и, кроме этого пацана, у Безмена нет на всем свете ни одной близкой души. У сына должно быть будущее, образование, хорошая машина и все такое. Может быть, Артем станет врачом, специалистом по огнестрельным ранениям. Деньги, что скопил Безмен, лежат в сейфе, замурованном в стену в подвале дачи в Удельной. Но о том сейфе никто не знает. И еще. В жизни осталось много дел, что он не успел сделать.

И карточных долгов, что не успел отдать. И видимо, уже не отдаст.

Он сказал:

– У-у-у… А-а-а…

Сплюнул кровью, выпустил из груди воздух и больше не открыл глаз.

Радченко поднял с пола пистолет. Толкнул дверь ногой, вышел на улицу и остановился. Серега Косых пытался добраться до «Жигулей» на другой стороне улицы. Путь в два десятка метров оказался длинной и трудной дорогой. Среди своих Косых слыл хорошим стрелком. И наверняка кончил бы противника одним выстрелом, но противник оказался быстрее. Пуля задела шею по касательной. И теперь кровь лилась из открытой раны, как вода из худой пожарной кишки.

На пути к машине Косых дважды падал в дорожную пыль, поднимался на ноги и шел дальше. В одной руке он сжимал пистолет, другую руку прижимал к шее. По дороге сюда он приметил какую-то медицинскую богадельню, больницу или поликлинику, ехать туда – две минуты. Авось врачи остановят кровотечение. Он уже распахнул дверцу машины, когда услышал, как за спиной хлопнула дверь. Борясь с головокружением, Косых обернулся, поднял руку с пистолетом, постарался поймать цель на мушку. Но снова опоздал. Радченко выстрелил первым, пустив три пули в грудь противника. Косой боком упал на дорогу, хотел закричать, но даже не застонал.

Радченко бросил пистолет на траву. Повернулся, нырнул в узкий проулок между почтой и глухим забором частного земельного владения и пропал из виду.

Глава двадцатая

Где-то вдалеке у станции прокричала электричка, и снова установилась тишина. В сумерках дом, спрятанный в глубине яблоневого сада, был почти не виден. Только тускло светились два окошка, занавешенные ситцевыми шторками. Хозяйка Софья Васильевна чистила картошку на кухне и толковала со старшим лейтенантом Сашей Лебедевым, по третьему кругу пересказывая ему свою жизнь и последние беды. Лебедев слушал, потому что больше делать было нечего. Отворачиваясь, он зевал. Упирался подбородком в раскрытую ладонь и снова отворачивался, чтобы зевнуть.