Пособник - Бэнкс Иэн

— Хотите сказать, вас предупредили, чтобы вы не раскачивали лодку.

— Нет, нет, нет. — Мистер Бейн, кажется, удручен, что его неправильно поняли. — Но видите ли, успех виски в большой степени зависит от его мистики, от сложившегося у покупателя представления о виски как о некоем уникальном, дорогом продукте. Это часть мифа, Камерон, это uisge beatha, живая вода, как принято говорить… Это давно сложившийся, прочный образ, очень важный для стимулирования шотландского экспорта и национальной экономики. Если же мы — а, говоря откровенно, мы во всем этом игроки второй лиги — сделаем что-то такое, что повредит этому образу…

— Например, внушите покупателям, что другие производители применяют холодную фильтрацию и подкрашивают виски жженым сахаром…

— Пожалуй…

— …то вы будете раскачивать лодку, — говорю я, — А потому вам посоветовали или отложить ваш первоклассный товар в долгий ящик, или забыть о продаже виски для купажирования и благополучно прогореть.

— Нет, нет, нет, — снова мотает головой мистер Бейн.

Но здесь, в зябком сумраке пропахшего спиртом склада, где столько вызревающего бухла — хоть «Авангард» пускай плавать, я прекрасно понимаю, что настоящий ответ, даже если и конфиденциальный: да, да, да. Вот, значит, как! Заговор, маскировка, выкручивание рук, шантаж, корпоративное давление на мелкого производителя: могла бы статья получиться — пальчики оближешь!

Ты проникаешь в дом через черный ход при помощи монтировки; и дверь, и замок довольно прочны, но дверная коробка под несколькими слоями краски за долгие годы уже подгнила. Оказавшись внутри, сразу же достаешь из своего рюкзачка маску Элвиса Пресли и надеваешь ее, затем натягиваешь вынутые из кармана хирургические перчатки. За день дом хорошо прогрелся — он выходит на юг, и перед ним до самого устья реки простирается площадка для гольфа, так что солнца здесь хоть отбавляй.

По твоим расчетам, дом должен быть пустой, но полностью ты не уверен; времени вести наблюдение целый день у тебя не было. Ощущение такое, что никого здесь нет, да и тишина говорит о том же. Ты проскальзываешь из комнаты в комнату, обильно потея под тонкой резиновой маской. Предзакатное солнце окрашивает полупрозрачные высокие облака над морем в розовое, и свет проникает во все комнаты, наполняя их красноватыми тенями.

Лестницы и большая часть половиц скрипят. В комнатах убрано, но мебель старомодная, некомплектная — хлам. Закончив обход в хозяйской спальне, ты убеждаешься, что в доме никого нет.

Кроватью ты недоволен — это диван. Внимательно его осматриваешь в этом красноватом свете, затем стягиваешь матрац и прислоняешь к стенке. Все равно плохо. Ты переходишь в другую спальню, которая тоже выходит на море и на площадку для гольфа; в комнате стоит нежилой, сыроватый запах. Кровать здесь получше — с железной рамой. Ты сдергиваешь с нее белье и начинаешь рвать простыни на полоски.

При этом ты поглядываешь в окно, замечаешь вдали над морем пару военных самолетов. Справа, за железнодорожной веткой, видна речная излучина, а дальше — поросший лесом мысок; твой взгляд выхватывает маяк, торчащий над верхушками деревьев.

Тут ты видишь миссис Джеймисон: она затворяет за собой калитку и идет по тропинке через сад. Ты пригибаешься и перебегаешь к двери на верхнюю площадку; слышишь, как открывается входная дверь.

Миссис Джеймисон входит в дом и направляется на кухню. Ты помнишь скрипучие ступеньки. Секунду стоишь в нерешительности, а потом начинаешь спокойно спускаться по лестнице — быстрым, тяжелым шагом, насвистывая. Ступеньки скрипят.

— Мюррей? — раздается из кухни голос миссис Джеймисон. — Мюррей, я не видела машины…

Ты у основания лестницы. Седая голова миссис Джеймисон появляется за перилами справа, ее лицо повернуто к тебе.

Она видит тебя, нижняя челюсть у нее отвисает, и ты делаешь резкий поворот. У тебя уже есть план, тебе ясно, как ты все это провернешь, и ты ударом кулака сбиваешь ее с ног. Она распростерлась на полу, издает какие-то птичьи звуки — тихие, тревожные. Тебе хочется верить, что удар был не слишком сильным. Приподнимаешь ее, зажимая ей рот рукой, и тащишь наверх, в главную спальню.

Ты сажаешь ее на диван, рукояткой ножа запихиваешь ей в рот носовой платок, затем натягиваешь ей на голову колготки, завязываешь их вокруг шеи и рта и засовываешь ее в старый массивный платяной шкаф, вышвырнув висевшую там одежду, и приковываешь ее наручниками к рейке вешалки. Она всхлипывает и вскрикивает, но кляп заглушает эти звуки. Ты стягиваешь колготки, что на ней, и связываешь ими ее лодыжки, чуть выше ее коричневых стариковских башмаков, а потом закрываешь дверцы шкафа.