Ячейка 21 - Рослунд Андерс

Эверт Гренс оглядел свой кабинет. Кабинет был его, только пока он тут работал. А потом за этот стол сядет кто-то другой. Он продолжал шагать, прихрамывая, неся большое тяжелое тело, неловко поворачивая у окна, чтобы не задеть полки. Он некрасив и знает это, но он полон силы – настоящей, опасной, проклятой силы. Он пригладил то, что когда-то было волосами, а теперь больше походило на серый, клочковатый, коротко стриженный мех. Он слушал:

• Ты мне прислал прекрасные тюльпаны
• И попросил забыть о том, что было прежде.

И он забыл. Ему удалось – буквально на мгновение: и о том, что было утро, и о грудах папок на столе, и о том, что в каждой из них – уголовное дело, которое надо прочесть, разобрать и дать свое заключение. И пусть это будет последнее, что он сделает.

В дверь постучали. Слишком поздно. Он уже все решил.

Дверь открылась, и в кабинет заглянул человек. Свен.

– Эверт!

Эверт Гренс ничего не ответил. Он лишь показал на стул для посетителей. Свен Сундквист. Младшее поколение. Светлые короткие волосы, стройный, всегда прямая спина. Он был умен, этот Свен, единственный в конторе, к кому, кроме Бенгта Нордвалля, Эверт не испытывал омерзения.

Свен сел. Он ничего не говорил, потому что знал – давно понял, – что Сив означала для Эверта другое, счастливое время, воспоминания, в которые Свен никогда не будет посвящен.

Так они сидели: ни слова, только музыка.

Затем раздалось шипение, означавшее, что пленка подходит к концу, а потом – короткий хлопок, с которым пожилой магнитофон выщелкивал кнопку «плей».

Две с половиной минуты.

Эверт все еще стоял. Он откашлялся и выговорил первое за сегодняшний день слово:

– Да?

– Доброе утро.

– Что?

– Доброе утро.

– Доброе утро.

Эверт подошел к своему столу, сел на стул и взглянул на Свена:

– Ты что хотел-то? Просто доброго утра мне пожелать или еще что?

– Ты знаешь, что Ланг вышел сегодня?

Эверт раздраженно махнул рукой:

– Знаю.

– Ну тогда я пошел. У меня сейчас допрос. Героинщик продавал стиральный порошок.

Несколько секунд молчания. А потом Эверт Гренс со всей силы обрушил обе ладони на груды папок, что лежали перед ним. Они свалились со стола и разлетелись по полу.

– Двадцать пять лет.

Он хлопнул снова. Только что здесь лежали бумаги, но теперь руки ухнули по деревянной столешнице, и громкий стук разнесся по пустому кабинету.

– Двадцать пять лет, Свен.

Она лежала под автомобилем.

Он остановил машину и бросился к ее неподвижному телу. Ее голова была в крови.

Бумаги разлетелись по всему полу. Свен Сундквист видел, что Эверт думает о чем-то своем, о чем сам Свен никогда не узнает. Он наклонился и поднял первые попавшиеся папки.

– Студент педагогического факультета. Найден без одежды в парке Роламбсхов. Повреждена голень. Два ребра сломаны. Преступление не раскрыто, – прочел он вслух.

Он скользнул указательным пальцем по второму документу:

– Служащий страхового учреждения. Найден в Эриксдальслунде. Четыре ножевых ранения в область грудной клетки. Девять свидетелей. Никто ничего не видел. Преступление не раскрыто.

Эверт почувствовал ярость. Она подступала снизу, из живота, растекалась по телу и вырывалась наружу. Он рукой показал Свену, чтоб тот отодвинулся на пару шагов. Свен немедленно отскочил, Эверт схватил корзину для бумаг и со всей силы метнул ее в противоположную стену. Она врезалась в нее, растеряв по дороге все содержимое. Свен молча и практически на автомате наклонился, собрал разлетевшиеся пачки из-под нюхательного табака и картонные стаканчики из-под кофе. Поднявшись, он продолжил читать:

– Подозрение в покушении на убийство. Преступление не раскрыто. Подозрение в рукоприкладстве. Преступление не раскрыто. Подозрение в убийстве. Преступление не раскрыто.

Свен, насколько он сам помнил, допрашивал Йохума Ланга много раз. Он использовал обычную технику допроса, описанную в учебнике, но безуспешно. Однажды он подобрался совсем близко к тому, чтобы завоевать его доверие, потому что удачно дал ему понять, что какое бы дерьмо тот ни выливал из себя, Свен Сундквист будет слушать и слушать. Ланг вроде сначала повелся, но потом, в самый решительный момент, пошел на попятный: только продолжал стрелять сигареты да глядеть в окно, а после и вовсе ушел в отказ. Так ни в чем и не признался.