Похищение - Пиколт Джоди

В глазах у меня закипают слезы.

— Я тоже тебя люблю, — говорю я. — Но я не могу поднять твою ношу.

— Я знаю, Ди.

— Я сама не понимаю, чего мне сейчас хочется.

— И это я знаю.

— Что я скажу Софи?

— Что я сам так решил. Что так ее маме будет лучше. — Он берет мою руку и по очереди касается пальцев. — Боже мой, если этот проклятый суд чему-то меня и научил, то вот этому: никто не может бросить тебя, пока ты его не отпустишь. А я тебя не отпускаю, Ди. Может оказаться, что однажды ты проснешься и поймешь, что все это время, пока ты якобы двигалась вперед, ты на самом деле возвращалась к истокам. И там, у истоков, я буду тебя ждать. — Он наклоняется и легко целует меня, как будто на мои губы падает перышко. — Я не то чтобы держу тебя, — бормочет он. — Я просто знаю, что ты вернешься.

Поднявшись, он заслоняет солнце. Я вижу только его — и в следующий миг он уходит.

Мы выходим из здания тюрьмы, садимся в машину и выезжаем на трассу. Но вместо того чтобы вернуться к Фицу и Софи, я сворачиваю на первом же повороте и торможу на обочине, подняв облако пыли. Впервые за все это время я позволяю себе взглянуть на отца — взглянуть по-настоящему, не отводя глаз.

Синяки у него на лице заживают, но нос уже не выровнять. Волосы после бритья по-прежнему торчат клочками. Он крепко обхватывает себя за плечи, как будто не знает, как распорядиться простором, и даже когда салон накаляется, не опускает стекло.

— У тебя ко мне, наверное, накопилось немало вопросов, — говорит он.

Я смотрю на бесконечную пустыню. В этой пустыне живут дикие вепри, койоты и змеи. В ней человека подстерегают тысячи опасностей. Да и не только здесь. Каждый день ты рискуешь споткнуться о шланг и впасть в кому, съесть ядовитый гриб и умереть. Безопасность не абсолютна, как бы осторожен ты ни был.

— Ты должен был рассказать мне о Викторе.

Он молчит добрую минуту и задумчиво почесывает подбородок.

— Я бы рассказал, — говорит он, — если бы был уверен, что это правда.

От изумления я не могу пошевелиться.

— Что?!

— У меня не было никаких доказательств, просто я… чувствовал. Я не мог оставить тебя с ним, но и в полицию идти со своими ощущениями было бесполезно.

— А что же ты тогда увидел в окно?

Он качает головой.

— Делия, я не знаю, на самом ли деле я это увидел или просто внушил себе. С течением времени я все чаще задаюсь вопросом, не поспешил ли я с выводами. И мне нужно было верить, что нет, не поспешил, поскольку это оправдывало мое бегство. — Он закрывает глаза. — Как оказалось, если хочешь чего-то достаточно сильно, историю можно переписать по своему усмотрению. И ты сам в это поверишь.

— Ты солгал под присягой? — выдавливаю я из себя.

— Слова просто… сорвались с губ. И после этого — даже когда я понял, что это может спасти мою шкуру, — мне стало очень паршиво на душе. Тогда я подумал, что ты должна меня простить. Я прожил почти тридцать лет в чужом обличье ради тебя. Так что ты могла бы согласиться потерпеть ради меня хотя бы недельку.

Я не рассказываю папе о своих воспоминаниях, так и не прозвучавших в зале суда, воспоминаниях, которые бы подтвердили его давние догадки. Я не знаю, что мне доподлинно известно, а что — порождение моего воображения. Правда не одна, их десятки. Важно, чтобы все они укладывались в одну версию.

Тогда я задаю единственный оставшийся вопрос.

— Зачем ты меня увез?

— Потому что, — просто отвечает мой отец, — ты попросила.

Я сижу на переднем сиденье, упершись ногами в приборную панель. Я закрываю глаза — и лента дороги перестает извиваться у меня перед глазами, и я представляю, что исчезнуть совсем — это очень просто. «Папочка, — прошу я, — давай пока не будем возвращаться домой…»

Когда я открываю глаза, на улице уже идет дождь. По крыше словно барабанят невидимки, и я закрываю окна. А вдруг вся наша жизнь определяется не тем, кому мы принадлежим, и не тем, откуда мы родом, не тем, чего мы хотим, и не тем, что потеряли, а только лишь временем, что уходит у нас на переход из одной точки в другую?..

Я смотрю на отца и задаю ему вопрос, который он задал мне ровно одну жизнь назад.

— Куда бы ты поехал, если бы мог поехать куда угодно?

Он ласково улыбается в ответ. Я еду на восток — к Софи, к дому. Я следую за процессией телефонных столбов, распростерших руки в стороны и марширующих к линии горизонта. Они всегда идут вдаль. Даже когда вы не видите их цели.