Черный Бумер - Троицкий Андрей

Боже, какой успех…

Главреж подумал о режиссере Торопове, который, как шакал падалью, питался идеями Поветкина, и вздохнул с облегчением. В своем театре конкурент собирал отличную кассу и даже нагло трепался по телевизору о собственной гениальности. На премьере Торопов, пытавшийся сохранить инкогнито, сидел в заднем ряду и, по словам осведомителей Поветкина, не отрывался от бинокля. И вышел из зала совершенно потрясенный увиденным, стараясь остаться незамеченным, выскользнул, как жулик, из здания, даже оставил в гардеробе свою клетчатую кепку. Не нашел в себе мужества подняться сюда и через силу сказать несколько приятных слов. Что ж, пусть знает, кто в Москве первый номер.

Поветкин опустил руки и еще раз посмотрел на себя в зеркало, убедившись, что манжеты сорочки выглядывают из рукавов пиджака ровно на полтора сантиметра, и закончил рассуждения о Торопове вслух.

— Он просто обосрался, — сказал своему отражению Поветкин. — Жидко обделался. И в таком убогом виде смылся с глаз долой. Теперь ему остается только утопиться в унитазе.

Довольный собой, Поветкин вернулся к столу, смахнул на пол ворох газет с репортажами и рецензиями на спектакль «Черный бумер». Известные журналисты и критики присутствовали на прогонах и теперь, захлебываясь от восторга, пересказывали своими словами увиденное. Самым слабым, блеклым определением оказалось слова одной из бульварных газетенок: «смелый режиссерский эксперимент». Все солидные газеты писали о Поветкине и «Черном бумере»только в превосходных степенях: «новатор мировой сцены», «великий мастер, сломавший все стереотипы зрительского мышления», «колдовская смесь авангардного мюзикла и классического балета завораживает зрителя», «Черный бумер — самое значительное произведение Мастера»и прочее. Это приятно, это щекочет. Но после сегодняшнего триумфа, когда от шквала аплодисментов под потолком качалась огромная люстра, даже эти высокопарные фразы кажутся убогим уличным трепом.

***

Дверь приоткрылась, в кабинет робко, как-то боком, вошел помощник главрежа Василий Самсонов. Он тащил охапку белых роз, а на руку повесил корзину с хризантемами и лилиями. Поветкин раздраженно замахал руками.

— Ну, куда ты все это прешь? — заорал он. — Разуй глаза, у меня тут и так филиал ботанического сада.

На подоконниках и даже вдоль стен стояли корзины с цветами и банки с букетами.

— Себе забери, — Поветкин снова упал в кресло и стал зашнуровывать ботинок. — Жене подаришь. Раз в жизни.

— У меня с ней без этого… Без баловства.

Самсонов сгрузил цветы на стол для посетителей, корзину поставил на пол, вытащил исписанный листок.

— У меня тут вопросик. Банкет в ресторане заказан на двести персон. А Демидова в последний момент попросила внести в список неких молодых людей. Какого-то Бобрика, Радченко и Самойлова. Он же Элвис. Да, и еще какого-то Костю Логинова. Я понимаю, Демидова теперь звезда и все такое. Но где мне найти пять мест? Все расписано и согласовано. Я был вынужден отказать известным артистам, даже дипломатам. А тут эти сомнительные личности…

— Не путай божий дар с дерьмом, это ты сомнительная личность, — сказал Поветкин. — Для этих парней ты найдешь места. Кровь из носа. Понял?

— Конечно, — безропотно согласился Самсонов.

Оставив корзину, он схватил цветы и, развернулся, чтобы выйди. Но Поветкин подскочил к нему, вырвал букет белых роз, снял целлофан.

— Ничего себе веник, — сказал он и толкнул Самсонова в спину. — Свободен. Гуляй.

Поправив прядь волос, режиссер вышел из кабинета, промчался по коридору, сбежал вниз по лестнице. Остановившись у двери гримерки, деликатно постучал. Дождавшись ответа, вошел, плотно прикрыв дверь, пряча букет за спиной. Это была отдельная комнатка, которая Лариса Демидова получила вместе с ролью в «Черном бумере». Лариса сидевшая перед столиком, при появлении Поветкина встала. Она уже успела снять грим и переодеться в длинное платье с блесками. Глянув на ее обнаженные плечи, Поветкин облизнулся. Девочка выглядела немного уставшей. Кажется, она ждала совсем другого человека. Поветкин протянул Ларисе розы.

— Примите, пожалуйста, — сказал он. — В театре столько цветов, просто море. А я, бросив все, сам побежал к метро за этим букетом. Даже пальто не надел. Прямо так и помчался. По снегу, по морозу. Прямо как мальчишка, честное слово… Хотелось самому выбрать. Чтобы от души, от сердца.