Хранитель смерти - Герритсен Тесс

— И что они делали с ним потом? — спросила Джейн.

— С обработанными трофеями хиваро возвращались домой, в свое племя, и устраивали праздник с ритуальными танцами. Тцантцы носили вместо ожерелья — воины подвешивали их на тесемку и надевали на шею. Спустя год отмечался еще один праздник — духи убитых передавали воинам свою силу. И наконец через месяц племя снова затевало торжество. Именно в этот день тцантцы доделывались. Из губ вынимали деревянные стержни, в отверстия продевали хлопковую нить, а затем сплетали ее. Потом вешали на уши украшения. С этого момента головы использовались для похвальбы. Если воин хотел продемонстрировать свою мужественность, он надевал на шею тцантцы.

Джейн потрясенно усмехнулась.

— Почти как нынешние парни со своими золотыми цепочками. И зачем всем этим мачо побрякушки?!

Маура изучила все тцантцы, лежавшие на столе. По размеру они были похожи. Губы каждой были соединены сплетенными нитями, а веки — аккуратно зашиты.

— Боюсь, я не могу уловить разницу между этими тремя головами. По мне, они сделаны одинаково искусно.

— Верно, — согласился Робинсон. — Но все-таки одно существенное отличие есть. И я имею в виду не стрижку. — Он повернулся к Джозефине, которая молча стояла у изножья стола. — Ты понимаешь, о чем я?

Доктор Пульчилло заколебалась — ей очень не хотелось приближаться. В конце концов она надела перчатки и подошла поближе. По очереди приподнимая тцантцы, она принялась разглядывать их под ярким светом. Наконец Джозефина выбрала голову с длинными волосами; в ушах у этого экземпляра болтались украшения из крыльев зеленого жука.

— Ее сделали не хиваро, — объявила она.

Робинсон кивнул.

— Согласен.

— Из-за сережек? — спросила Маура.

— Нет. Такие серьги традиционны для этих племен, — возразил Робинсон.

— Тогда почему же вы выбрали именно эту, доктор Пульчилло? — удивилась Маура. — Она ведь почти не отличается от двух других.

Доктор Пульчилло просто смотрела вниз, на выбранную голову; черные кудри Джозефины рассыпались по плечам — пряди были такими же блестящими и темными, как волосы тцантцы, и до ужаса похожими на них — казалось, приложи одни локоны к другим, и отличить будет невозможно. На мгновение Мауру посетило тревожное чувство, будто она смотрит на одну и ту же голову — до процедуры и после. Джозефина живая — Джозефина мертвая. Может, именно поэтому молодой женщине так не хотелось дотрагиваться до артефакта? Неужели в этих усохших чертах она узнает себя?

— Из-за губ, — проговорила Джозефина.

Маура покачала головой.

— Я не вижу разницы. У всех трех тцантц губы зашиты хлопковой нитью.

— Это связано с ритуалом хиваро. С ритуалом, о котором рассказывал Николас.

— С какой его частью?

— С той, когда деревянные колышки вынимались из губ, а в оставшиеся отверстия просовывали хлопковую веревку.

— У всех трех есть хлопковая нитка.

— Да, но она не должна оказаться там до третьего праздника. Раньше чем через год с лишним после убийства.

— Она абсолютно права, — вмешался Николас. Робинсон явно был доволен, что его юная коллега уловила ту деталь, которую он имел в виду. — Колышки в губах, доктор Айлз! Если они целый год находятся на одном месте, после них остаются широкие отверстия.

Маура внимательно оглядела лежавшие на столе тцантцы. У двух из них на губах виднелись большие дыры. А у третьей — нет.

— Эту колышками не прокалывали, — продолжал Робинсон. — Ее губы сшили сразу после удаления головы. Эту сделали не хиваро. Тот, кто ее обрабатывал, решил сократить ритуал. Возможно, он не знал, как это должно происходить. А может, просто хотел продать свою поделку туристам или выменять на что-нибудь. Но этот образец — не традиционная тцантца.

— Тогда откуда она взялась? — спросила Маура.

Робинсон помедлил с ответом.

— Не могу сказать. Знаю только одно: эта голова не имеет отношения к хиваро.

Маура взяла выбранную тцантцу в свои обтянутые перчатками руки. Ей уже приходилось держать на ладонях отрубленные человеческие головы, но эта, лишенная черепа, казалась удивительно легкой — всего-навсего сухая кожа и волосы.

— Мы даже не сможем установить пол этого образца, — снова заговорил Робинсон. — Впрочем, несмотря на искажения, его черты представляются мне женскими. Для мужских они слишком нежные.