Мозг Кеннеди - Манкелль Хеннинг

— Мне нужна твоя помощь, чтобы понять, что же, собственно, случилось. Смерть Хенрика — это и моя смерть. Я не могу вновь пробудиться к жизни, пока не пойму, что произошло на самом деле. Чем он занимался перед смертью? Куда ездил? С кем встречался? Что случилось? Он говорил с тобой?

— Три месяца назад он внезапно перестал писать. До этого я получал от него письма раз в неделю.

— Ты сохранил их?

— Все до единого.

Луиза встала.

— Мне нужна твоя помощь. Я прошу тебя просмотреть привезенные мной компакт-диски. Это копии документов с его компьютера, который я так и не нашла. Я прошу тебя сделать все возможное, покопаться среди единиц и нулей и выяснить, что там есть.

Они двинулись вверх по крутой тропинке к тому месту, откуда начали свою прогулку. Там как раз остановился автобус со школьниками, площадка заполнилась ребятней в разноцветных непромокаемых куртках.

— Дети доставляют мне радость, — сказал Арон. — Дети любят высокие деревья, таинственные овраги, ручьи, которые слышно, но не видно.

Они сели в машину. Рука Арона сжимала ключ зажигания.

— То, что я сказал о детях, относится и к взрослым. Я тоже способен любить ручей, который только слышно, но не видно.

По дороге к дому с попугаями Арон остановился у магазина купить продукты. Луиза прошла с ним внутрь. Похоже, он всех здесь знал, что удивило ее. Каким образом это уживалось с его стремлением быть невидимым, чужаком? Она спросила его об этом, пока они ехали вверх по крутой горной дорожке.

— Они не знают, как меня зовут и где я живу. В этом состоит разница между тем, чтобы знать человека и узнавать его. Они спокойны, видя знакомое лицо. Я тут свой. Больше им, собственно, ничего не требуется. Довольно и того, что я появляюсь здесь регулярно, не хулиганю и оплачиваю покупки.

В тот же день он приготовил обед, опять рыбу. «У него полегчало на душе, — подумала Луиза. — Точно сбросил с плеч какую-то тяжесть, не горе, нет, а что-то связанное со мной».

После обеда он попросил ее еще раз рассказать о похоронах и о девушке по имени Назрин.

— Он никогда не писал тебе о ней?

— Нет. Если и упоминал про девушек, то они оставались безымянными. Он мог описывать их лица или тела, но имен не называл. Хенрик во многих отношениях был странный парень.

— Похож на тебя. В его детские и отроческие годы я считала, что он похож на меня. Теперь я понимаю, он походил на тебя. Я верила, что если он проживет достаточно долго, то, сделав круг, вернется ко мне.

Она заплакала. Арон встал, вышел во двор и высыпал остатки птичьего корма на стол.

Ближе к вечеру он положил перед ней две пачки писем.

— Я на некоторое время уеду, — сказал он. — Но я вернусь.

— Да, — отозвалась она. — На этот раз ты не исчезнешь.

Даже не спрашивая, Луиза поняла, что он отправился в гавань на рыбалку.

Она начала читать письма и подумала, что он уехал, чтобы оставить ее одну. Он всегда проявлял уважение к одиночеству. В первую очередь к своему собственному. Но, возможно, теперь он научился считаться и с потребностями других людей. За чтением писем она провела два часа. Это оказалось мучительным путешествием в неизвестную страну. Страну Хенрика, о которой она — это ей становилось все яснее, чем глубже она проникала в содержание писем, — мало что знала. Арона она вообще не понимала. А сейчас осознала, что сын тоже был закрыт от нее. Она видела лишь то, что лежало на поверхности. Без сомнения, он искренне любил ее. Но свои мысли по большей части скрывал. Боль, вызванная этим открытием, напоминала приглушенную ревность, которую ей никак не удавалось подавить. Почему он не говорил с ней так же, как говорил с Ароном? Ведь именно она воспитала его, взвалила на себя ответственность, пока Арон пребывал в своем пьяном угаре или в мире, сосредоточенном на компьютерах.

Волей-неволей пришлось признаться себе: письма причинили ей боль, пробудили гнев на покойного.

Так что же она обнаружила, о чем раньше не подозревала? Что заставило ее осознать, что она знала одного Хенрика, а Арон — другого? К Арону Хенрик обращался на неизвестном языке. Пытался рассуждать, но совсем не так, как в письмах к ней, описывать чувства, свои озарения.

Луиза отодвинула письма в сторону и вышла из дома. Далеко внизу плясало свинцовое море, на эвкалиптах застыли в ожидании попугаи.

Я тоже разделена. Перед Василисом я была одной, перед Хенриком — другой, перед отцом — третьей, перед Ароном — бог знает кем. Тонкие шерстинки связывают меня с самой собой. Но все ненадежно, как дверь, висящая на ржавых петлях.