Канал грез - Бэнкс Иэн

Остальные пытались отвлечь ее разговорами. Один из молодых музыкантов оркестра сказал, что он тоже сначала очень боялся летать, но потом посмотрел статистику. Разве ты не знаешь, сказал он, что вероятность погибнуть в автомобильной катастрофе гораздо больше, чем разбиться на самолете?

«Но не тогда, когда ты летишь в самолете!» — хотелось закричать ей в ответ.

Тидзу и Яёй, ее соквартирницы, тоже из струнной группы, стали вспоминать о предыдущей поездке в Штаты, когда они были еще студентками. Какая это бескрайняя страна, и какая живописная; Йосемитский, Мохавский, Редвудский национальные парки… один штат как целая держава, необозримая и неминуемая, такое нельзя пропустить, не говоря уж о Скалистых горах и Большом каньоне, огромные плодородные равнины с пшеничными полями от горизонта до горизонта, целый океан колосьев; осенние краски Новой Англии, головокружительные вертикали Манхэттена. Такое нельзя пропустить. Невозможно. Она не должна пропустить это.

Стрелки часов толкали время вперед, словно два тончайших крыла.

И вот — время пришло. Сжимая свою новую сумку, она вместе со всеми встала. Они направились к туннелю. Она приподняла сумку и крепко обняла, как младенца. Сумка пахла сладко, роскошно и успокаивающе. На поле, залитом солнечными лучами, она увидела самолет: огромный, надежный, словно корабль у причала. Пристыкованный к терминалу двумя трапами у носа и хвоста, со свисающими под брюхом шлангами от крыльев к бензовозам. Сбоку, вплотную, стояла грузовая тележка, ее икс-образные подпорки возвышались над ходовой частью, достигая открытой дверцы в фюзеляже; два человека в ярко-красных комбинезонах с эмблемой «джей-эй-элев-ского» общепита закатывали в лайнер стеллажи с обедами в пластиковых упаковках. Приземистый плоский буксировщик замер под самым носом «боинга», мертвой хваткой облапив стойку переднего шасси. Множество других машин сновало возле неподвижной громады лайнера, будто хлопотливые слуги и оруженосцы царственного воина, снаряжающие своего величавого господина для единоборства с воздушным океаном.

Она шла, направляясь к туннелю. Ей казалось, что ее ногами управляет кто-то другой. Кожаная сумка запахла смертью животного. Она пожалела, что не взяла с собой таблетки, которые ей прописал доктор. Пожалела, что не напилась до потери сознания. Пожалела, что не сказала вовремя о том, что не может никуда лететь. Пожалела, что не догадалась вообще отказаться от этой работы. Пожалела, что не сломала ногу, что ее не свалил приступ аппендицита: все что угодно, лишь бы не садиться в самолет!

Туннель ее добил. Запах горючего, звук работающих моторов, размеренное движение людского потока, стремящегося по наклонному коридору без окон к последнему повороту, за которым его поджидает самолет. Устремив туда неподвижный взгляд, она остановилась, пропуская мимо себя движущуюся толпу. Шедшие впереди Тидзу и Яёй тоже остановились, они ей что-то говорили (но она не разбирала слов). Они взяли ее под руки и отвели в сторонку, и вот она, вся в холодном поту, стоит у стены коридора, трясясь в ознобе, вдыхая запах горючего, слушая усиливающийся рев двигателей и чувствуя, как наклонный пол выносит ее к заполняющемуся людьми лайнеру, не может уже ни думать, ни осознать до конца, что все это происходит с ней в действительности.

Так хорошо! Все шло так хорошо! Она вполне прижилась в оркестре, завела друзей, наслаждалась концертами и, если не считать самого первого концерта, не волновалась, записи бывали скучными, но в такие моменты можно переключиться на что-то отвлеченное; никто не ожидает от тебя вдохновенной игры на тридцатом повторе… У нее появились деньги и новая виолончель, ее мать гордилась ею; ее жизнь казалась надежно устроенной, а будущее представлялось интересным и радостным, и она все время спрашивала себя о том, что же тут может дать осечку, поскольку привыкла, что в жизни всегда одно уравновешивается другим, и вот оно так и случилось.

Ирония судьбы заключалась в том, что беда, восстанавливающая нарушенное равновесие, пришла изнутри, где Хисако была особенно уязвима. Ей никогда не приходилось выдумывать себе ложные оправдания, или питать призрачные надежды, или вырабатывать искусственные подпорки для своего самолюбия, как делают многие, чтобы худо-бедно справиться с жизненными трудностями.

Она жила с чувством уверенности, которого не было у других; ее внутренне «я» было в безопасности, защита требовалась от внешних угроз, против которых нужно было заранее вооружиться… и вот теперь она была наказана за свою самоуверенность.