Хлорофилия - Рубанов Андрей

– Отличный день. – Он опять улыбнулся Варваре, снова перенастраивая себя на получение удовольствия. – У меня появилось вдохновение. Предлагаю выпить по бокалу шампанского. И пойдем. Сегодня нельзя опаздывать.

– Шампанское? – задумчиво протянула невеста. – В полдень? В понедельник? Нет. Мне воспитание не позволяет.

– Как хочешь. – Савелий встал, оттолкнувшись ладонями от подлокотников и успев отметить силу своих мышц-разгибателей. Прекрасные мышцы-разгибатели, прекрасное кресло, прекрасное утро.

Его подруга строила свою жизнь в рамках статуса «серьезной девушки из хорошей семьи», и ее любимая форма отказа предусматривала ссылку на «воспитание». Тем самым, считала Варвара, элегантно подчеркивалась ее независимость от мужчин. За спиной невесты Савелия Герца всегда словно маячили любящие, финансово благополучные папа и мама, а также апартаменты в двенадцать комнат, с бассейном, зимним садом и живыми слугами. На самом деле Савелий знал доподлинно, Варвара секретно презирала родителей за склонность к мещанству и с семнадцати лет жила отдельно. Дважды сходила замуж (обошлось без детей), собиралась посвятить жизнь сначала юриспруденции, затем борьбе за экологию, а потом дизайну и ваянию, пока не приземлилась в редакции ежемесячника «Самый-Самый», где выросла в первоклассную журналистку. Она надевала смелое платье, «включала леди» (ее собственное выражение) и добивалась откровенных интервью от таких людей, которые регулярно публично мамой клялись, что интервью никогда никому не дадут.

Сейчас Савелий и его женщина шли работать. Пробирались, подмигивая незнакомым и обмениваясь шуточками со знакомыми, сквозь благодушную нарядную толпу, где о работе думал примерно один из десяти. Даже на семьдесят седьмом этаже трудились только идеалисты-фанатики и те, кто очень любил деньги. Остальные твердо знали, что работать – удел китайцев. А жители Москвы родились, чтобы наслаждаться жизнью. В XXII веке гражданин России никому ничего не должен.

Савелий Герц тоже знал, что никому ничего не должен, и тоже очень любил наслаждаться жизнью (этому учили в школе мудрые и терпеливые педагоги), но он происходил из незначительной прослойки общества, когда-то называемой «интеллигенцией», а среди ее уроженцев считалось хорошим тоном что-то делать, утруждать себя ради общественной пользы, подталкивать прогресс. Савелию сызмальства внушили презрение к праздности.

Варвара же много раз признавалась, что ей плевать на общественную пользу, она работает только потому, что некуда девать энергию.

Несмотря на разницу в происхождении и во взглядах, они отлично ладили.

Выше поднимались не на лифте – на особом самодвижущемся эскалаторе. Медленнее, зато интереснее. Веселая беззаботность семидесятых этажей сменилась чопорностью и спокойными цветами восьмидесятых. Сюда бездельникам вход был заказан – неработающему гражданину восьмидесятые уровни были просто не по карману. Здесь почти все занимались делом либо проживали родительские капиталы – но тоже осторожно и с умом. Никто не пританцовывал и не торчал по полдня в массажных салонах, торговых галереях и экспресс-отелях. Здесь кое-кто выглядел мрачным. Можно было услышать брань и возгласы досады. Здесь квартировали крупные торговые компании, продающие нищим европейцам лес и байкальскую воду, а в шикарных кабинетах стряпали свои делишки посредники, распределяющие денежные «ручейки», поступающие через правительство из китайской Сибири. Распределители не «ручейков», но «рек» и «морей» сидели, разумеется, на девяностых уровнях: там, выше верхушек самых высоких стеблей, наслаждалась солнечным светом элита Москвы – самые богатые, самые влиятельные, самые ловкие и самые страшные люди.

На восемьдесят третьем они прошли через зал, устроенный так, чтобы всякий попавший сюда человек проникался специальной благородной меланхолией: негромко журчала вода в фонтанах, и подле высокотехнологичных каминов с живым огнем в глубоких креслах сидели дочерна загорелые мужчины и женщины, озабоченные не расходованием дармовых китайских денег, а их приумножением. Улыбаясь друг другу, они демонстрировали зубы, покрытые, по последней моде, ярко-красным лаком.

Савелий толкнул дверь из карельской березы, пропустил вперед Варвару и вошел в помещение редакции одиознейшего, скандальнейшего и популярнейшего московского журнала «Самый-Самый»