Красотка 13 - Коли Лиз

— О господи! Ты больше так не шути, — попросила мама; у нее испуганно вытянулось лицо.

Энджи не сомневалась в том, что за этот кулинарный совет должна благодарить Девочку-скаута.

— Мама, если я не буду относиться к тому, что со мной случилось, с юмором, то просто не смогу с этим жить.

— Только прошу тебя, не шути на эту тему в присутствии отца. Ему и без этого сейчас тяжело.

— Неприятности на работе? — спросила Энджи.

Мама молчала.

Резкая боль пронзила грудь Энджи.

— Это из-за меня? Из-за того, что я вернулась домой?

Мать упорно продолжала молчать.

— Но почему? — воскликнула Энджи. Слова и страхи, которые она держала в себе, выплеснулись наружу. И сдержать этот безобразный порыв она уже не могла. — Он считал меня мертвой и уже мысленно похоронил, правда? Я для него привидение, призрак из прошлого. Он даже не смотрит на меня!

— Что за бред ты несешь, Энджи!

— Я видела это. Я все знаю. Я видела фотографию! — выпалила она, у нее задрожал подбородок, но она не заплакала. — Я нашла альбом с газетными вырезками и увидела там фотографию могилы.

Мамино раскрасневшееся лицо мгновенно побледнело.

— Нет, Энджи. Это было ошибкой.

— Там должны были похоронить мое тело. Мое искалеченное, изуродованное мертвое тело. Скажи мне наконец правду!

Мама в ужасе прижала ладонь ко рту.

— Все совсем не так, — прошептала она. — Наш психолог-консультант посоветовала нам сделать это. Для того чтобы мы смогли справиться со своим горем и жить дальше. Мне было очень трудно, я не могла поверить в то, что тебя больше нет, я просто не хотела в это верить. Клянусь, мы не предавали тебя, мы всегда верили в то, что ты вернешься!

Энджи прошиб холодный пот с головы до ног.

— Ты верила, мама, а отец — нет, — сказала она холодным, равнодушным тоном. — Он начал новую жизнь. И решил обзавестись новым ребенком. У вас будет девочка? Или мальчик? Он уже выбрал имя для ребенка?

За прошедший месяц живот мамы вырос от размера, который можно было бы назвать «ем очень много сладких десертов», до размера «блузу в брюки я уже заправить не могу». Все было предельно ясно, и Энджи не могла больше делать вид, что ничего не понимает. Им нужно было поговорить. Но только не сейчас. Она к этому пока не была готова.

— Энджи, прошу тебя… — пробормотала мама, качая головой, и протянула руку, чтобы взять деревянную лопатку. — Все совсем не так.

Энджи швырнула лопатку на пол.

— Неужели ты не замечаешь, что за этот месяц он чаще прикасался к твоему животу, чем ко мне? Он теперь ненавидит меня.

Опустив голову, мама посмотрела на свою белую, забрызганную жиром блузу. Потому что смотреть в глаза Энджи она не могла.

— Господи, какая ты глупенькая, девочка моя! Он ошеломлен, потрясен, раздавлен. Неужели ты не видишь этого? От одной мысли о том, что мог сделать с тобой этот неизвестный маньяк, его бросает в дрожь. Ему плохо. Он чувствует себя больным. Он не может спать по ночам.

Энджи буквально вскипела от злости.

— Из-за того, что его драгоценная доченька теперь испорченный товар? — воскликнула она. — Он, наверное, считает, что было бы лучше, если бы я умерла!

Мама вытянулась, как струна, во весь свой рост (хотя в ней было-то всего метр пятьдесят, не больше).

— Нет. Потому, что он не смог защитить тебя. Он потерял тебя. Он просто сгорает со стыда. Этот стыд иссушает его душу, — сказала она. Ее голос дрогнул, и она отвернулась, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы. — Ты будешь есть этот омлет? Я на него вообще смотреть не могу. Этот запах просто убивает меня.

— Это вы, ребята, убиваете меня, — сказала Энджи. — У меня и без вас проблем выше крыши.

Влетев в свою комнату, она захлопнула за собой дверь и прижалась к ней спиной. Энджи дышала так, как будто пробежала марафонскую дистанцию, а не один лестничный пролет. Это уж точно не ее забота — сделать так, чтобы отец снова стал счастливым. Эту проблему наверняка можно решить как-нибудь без нее.

Энджи швырнула магнитофон на кровать. Упав лицом в подушку, она попыталась заплакать. Потом задержала дыхание, насколько смогла. Однако ни то ни другое не помогло. От наволочки исходил легкий, свежий запах стирального порошка. Он был таким приятным, что Энджи просто не смогла ни разрыдаться, ни совершить самоудушение. Она встала с кровати и начала настраивать гитару. Этот процесс она могла контролировать, запросто устраняя любой диссонанс. Приступ гнева постепенно прошел, оставив после себя только уныние, тоску и подавленное состояние. Словом, легкую депрессию.