Осиная фабрика - Бэнкс Иэн

У речушки, примерно в километре от свалки, располагалось большое бунгало с видом на море. Дом давно стоял заколоченный, там никто не жил, и на ухабистой дорожке, ведущей мимо него к морю, я не увидел никаких свежих следов. По этой самой дорожке Вилли, другой приятель Джейми, как-то возил нас на своем старом мини-вэне; здорово мы тогда покуролесили в дюнах.

Я заглянул поочередно во все окна; комнаты были пусты, по темным углам пряталась разномастная мебель, на вид запыленная и неухоженная. На столе валялся старый журнал, с одного угла выгоревший от солнца. Пристроившись в тени фронтона, я допил воду из фляжки, снял кепку и отер лоб платком. Со стрельбища, расположенного дальше по берегу, доносились приглушенные разрывы; в какой-то момент над спокойным морем пронесся реактивный истребитель, курсом на запад.

Чуть в стороне от дома начиналась гряда низких холмов, поросших утесником и низкорослыми, перекошенными на морском ветру деревцами. Я навел на них бинокль, отгоняя мух; у меня начала побаливать голова и во рту пересохло, хотя я только что выпил остатки теплой воды. Опустив бинокль и снова надев темные очки, я вдруг услышал.

Где-то кто-то завыл. Какое-то животное – очень хотелось бы надеяться, что не человек, – кричало от боли. От невыносимой боли. Вой шел по нарастающей, мучительный вой, зависший на ноте, которую животное способно взять только в свой смертный час, и я невольно содрогнулся. Это неправильно, пронеслось у меня в голове; так нельзя, ни с кем, ни с одним живым существом.

Я сидел, обливаясь потом, который, казалось, тут же испарялся с зудящей пересохшей кожи; пекло, как в духовке, но меня бил озноб. Меня трясло с головы до пят – как трясется, выходя из воды, собака, от носа до хвоста. Слипшиеся волосы на моем потном затылке встали дыбом. Я вскочил, проскреб руками по теплой деревянной стене, придержал подпрыгнувший на груди бинокль. Вой доносился со стороны холмов. Я поднял на макушку очки, снова вскинул бинокль и крепко ушиб окулярами надбровные дуги, наводя резкость. У меня тряслись руки.

Из зарослей утесника выскочило черное существо, волоча за собой шлейф дыма. Оно устремилось вниз по склону, у подножия которого пожухлая трава переходила в живую изгородь. Я пытался не потерять его из виду, но бинокль ходуном ходил в моих руках. В воздухе разносилось пронзительное завывание, такое, что мороз по коже. На мгновение поле зрения перекрыли кусты, и я лихорадочно закрутил головой, но зверь быстро нашелся: охваченный пламенем, он несся по траве, затем, поднимая брызги, через камыши. Во рту у меня все пересохло; я не мог сглотнуть, я задыхался, но не отрывал взгляда от бедной твари: вот она поскользнулась на повороте, с визгом подлетела в воздух, упала, забилась на месте. И вдруг пропала – в нескольких сотнях метров от меня и примерно на таком же расстоянии от кустов на макушке холма.

Я быстро перевел бинокль на холм, осмотрел гребень по всей длине, затем повел обратно, потом снова вниз, вверх, еще раз вдоль, вперился в одинокий куст, тряхнул головой – и снова повел бинокль вдоль гребня. Где-то в уголке сознания мелькнула совершенно неуместная мысль о том, как в каком-нибудь фильме, когда кто-то смотрит в бинокль и показывают, что он якобы видит, обычно это перевернутая на бок восьмерка, но, когда я смотрю в бинокль, поле зрения составляет, можно сказать, идеальный круг. Я опустил бинокль, быстро огляделся, никого не увидел и, выскочив из тени дома, перепрыгнул проволочную ограду садика и со всех ног припустил к холму.

На вершине я чуть не пополам перегнулся, восстанавливая сорванное дыхание; пот с моей коротко стриженной головы беспрепятственно капал на ярко-зеленую траву. Футболка прилипла к спине. Я уперся ладонями в колени, поднял голову и напряг зрение, всматриваясь в плотные заросли утесника с возвышающимися кое-где деревцами. Осмотрел дальний склон холма, осмотрел поля вплоть до следующей линии кустов, за которыми уже начиналась выемка железнодорожного пути. Потом припустил трусцой вдоль гребня, озираясь на ходу, пока не обнаружил пятачок горящей травы. Затоптал огонь, поискал следы и нашел их. Я ускорил бег, хотя гортань и легкие протестовали; снова наткнулся на горящую траву и только что занявшийся куст. Я сбил пламя, побежал дальше.

В узкой низине на дальнем от моря склоне деревья росли почти нормально, и только верхушки их, открытые ветру, имели характерную перекошенную форму. Не чуя под собой ног, я скатился с гребня в поросшую густой травой лощинку, топча рваную тень вяло колышущейся листвы, и там обнаружил выгоревший пятачок с выложенными по кругу камнями. Оглядевшись, я заметил участок примятой травы. Остановился, перевел дух, снова оглядел деревья, траву и папоротник, но ничего особенного не увидел. Тогда я подошел к камням, попробовал их на ощупь, потрогал гарь и пепел внутри каменного круга. Они были горячие, слишком горячие – при том, что находились в тени. И пахло бензином.