Снежная смерть - Обер Брижит

— Без десяти пять, — сообщает Иветт. — За нами приехали.

— Здравствуйте, меня зовут Юго! — произносит хриплый голос мужчины лет пятидесяти. — Давайте-ка, девушка, я вас устрою.

Машина специально оборудована для перевозки инвалидов. Я оказываюсь на своеобразной платформе. Иветт садится спереди, рядом с Юго, а тот сообщает нам, что он — медбрат в Центре, а еще там есть медсестра.

Мы едем по извилистой дороге.

— Карабкаемся вверх от деревушки, — просвещает меня Иветт, — к большому каменному дому.

Большой каменный дом, как она его называет, это строение XIX века, возвышающееся над деревней. Здесь его по-прежнему называют «санаторий», хотя он уже лет сорок как закрыт. Когда я была маленькой, он уже стоял заброшенным, и дядя строго-настрого запрещал мне туда ходить. После чего я, конечно, не преминула проникнуть в дом через разбитое окно и оказалась в просторном зале с паркетным полом и сводчатым потолком; там было темно и воняло мочой. На полу валялись банки из-под пива. За дверью, наполовину сорванной с петель, виднелась большая комната, выложенная белым кафелем, с огромной черной плитой, наводившей на мысль о чересчур любопытных детях, сваренных улыбающейся людоедкой. В углу валялась голая кукла без рук и без ног. Мне страшно захотелось по-маленькому. Где-то хлопнула дверь, и я в ужасе убежала.

Больше я никогда не бывала в этом доме, тем более, что, когда я подросла, пребывание в Кастене стало мне казаться все более и более «отстойным». В шестьдесят восьмом году я предпочитала Лондон и, как многие вокруг меня, мечтала о Катманду…

Остановка. Юго ставит мое кресло перед пандусом для инвалидных колясок. Он бородат, жесткая щетина колет мою руку, и он сильный, я ощущаю его мощный бицепс. Стук каблуков по бетону. К нам устремляется Франсина Ачуель:

— Я так рада, что вы смогли приехать! Спасибо, Юго, я сама. Итальянская архитектура начала девятнадцатого века, — поясняет она Иветт. — Вначале в здании размещались казармы пьемонтцев, потом, в двадцатых годах, его превратили в «воздухолечебницу», а в пятидесятых забросили.

— И его выкупил Фонд? — вежливо осведомляется Ивэтт.

— Да, ГЦОРВИ. Четыре года назад. Знаете, в этих местах очень здоровый воздух, а теперь, после ремонта, здесь великолепно!

Колеса моего кресла скользят по приятно пахнущему воском паркету, мы следуем за ней в большую гостиную, «наше фойе», где нас в полной тишине ожидают постояльцы.

— Добрый вечер всем! — провозглашает г-жа Ачуель. — Это Элиз и ее компаньонка Иветт.

Кудахтанье, топот, неразборчивое бормотанье. Иветт нервно покашливает.

— Я вас представлю, они немного стесняются, — продолжает Франсина. — Вот Магали. Инфантильный психоз, — шепчет она нам.

Я протягиваю руку в пустоту, короткий смешок, чье-то неловкое пожатие. Потом неровные шаги и кто-то молча прикасается к моему плечу.

— Леонар де Кинсей, — тоном церемониймейстера объявляет мадам Ачуель. — Леонар — это наш астроном. Шепот мне на ухо: — К сожалению, поражение моторных функций.

Леонар удаляется.

— Кристиан, — продолжает она.

— Зд'австуйте, ма'музель! — раздается зычный голос. — Зель-зель-зель, на кухне кисель!

— Не говори глупостей! Кристиан страдает легкой степенью дебильности со склонностью к эхолалии, — шепчет Франсина. — Летиция, иди же сюда, милая.

Странное скольжение. Ах, это по паркету скользят ходунки.

И это продолжается около четверти часа. Их восемь человек, у всех психические или моторные нарушения: Центр принимает всех. Жан-Клод, двадцать восемь лет, страдает болезнью Шарко, ведущей к прогрессирующему и неизлечимому параличу, помешан на видео и не выпускает из рук камеру. Бернар, двадцать пять лет, полностью асоциален, у него «диагностировали синдром Ганзера» (это что еще такое?) и НКН (это я понимаю — навязчивые компульсивные нарушения: страдающие ими люди по сто раз моют руки или по шестьсот раз проверяют, закрыт ли газовый кран). Эмили, тридцать два года, страдает трисомией. Клара, сорок три года, олигофренка. Эмили считает Клару идиоткой, но, судя по всему, они друг друга стоят.

От их странных голосов у меня начинается головокружение, я путаю имена и, когда дело доходит, наконец, до чая, уже чувствую себя усталой. Чаепитие проходит с определенными сложностями, так как обслуживают нас сами больные под присмотром двух воспитателей, Юго и Мартины.

— Вам, наверное, интересно, как мы выглядим, — любезно говорит мне Юго. — Ну так вот, Мартина похожа на старшую сестру в «Полете над гнездом кукушки», — продолжает он со смехом.