На улице, где ты живёшь - Кларк Мэри Хиггинс

Поодаль я видел фигуры людей, но все они были далеко — на расстоянии не меньше квартала. Со шнурком в руке, я бесшумно присел рядом с миссис Джойс, закрывшей глаза и подставившей лицо теплым лучам утреннего солнца.

Она открыла глаза, почувствовав шнурок на шее, и в испуге повернула голову. Я затянул шнурок, и она наконец поняла, что происходит.

Она меня узнала. Глаза ее широко раскрылись.

Ее последние предсмертные слова были:

— Я ошибалась. Я не думала, что это вы.

65

— Прошлую ночь ты уж точно не спал сном младенца, — сказала Дженет, ставя перед Марти тарелку с горячей овсянкой.

— Я и чувствую, — отвечал Марти. — Мне всю ночь снились сны. Помню — сны паршивые, а проснулся — ничего не помню. Сон забылся, а мерзкое чувство осталось.

— Твое подсознание тебе старается что-то дать знать. Если бы ты вспомнил хоть обрывок сна, я бы помогла тебе его проанализировать.

— А на ваших курсах психологии вас учат анализировать сны? — спросил Марти, пряча улыбку.

— Мы обсуждаем, как из них можно извлечь пользу.

— Ну если мне сегодня что-нибудь приснится, я тебя разбужу, расскажу сон, и ты сможешь приступить к анализу.

— Держи блокнот на столике у кровати и записывай подробности. Но только не включай при этом свет. — Голос Дженет стал серьезным. — В чем дело, Марти? Что-то особенное или опять твое беспокойство по поводу преследователя?

— Ты вчера засиделась с внуками, а я лег рано, так что не было случая тебе рассказать. Я видел вчера Эрика Бейли.

Марти описал свою встречу с Бейли и свою странную уверенность в том, что он и есть преследователь.

— Откровенно говоря, я думаю, это уж слишком, — с сомнением сказала Дженет. — Но, с другой стороны, может, это можно как-нибудь проверить?

— Здравый смысл говорит, что Бейли не мог сидеть в субботу на поминальной службе в церкви Святой Катарины, там, где была и Эмили. Если бы она его узнала, это означало бы конец его затеям. Как ты понимаешь, мужчине труднее изменять свою наружность, чем женщине.

Марти взглянул на часы и поспешно закончил завтрак.

— Я пошел. Не учись слишком много. Я не хочу, чтобы ты превзошла меня интеллектуально. — Он сделал паузу. — И посмей только заявить мне, что ты уже давно превзошла! — шутливо предостерег он, целуя жену в щеку.

«Мужчине труднее изменить свою внешность, чем женщине». Как тревожные сны, которые он не мог вспомнить, эта фраза преследовала Марти весь день.

Он даже узнал номера фургона и «Мерседеса» Эрика Бейли и проверил их в дорожной службе.

Ни тот, ни другой за последнюю неделю не выезжали дальше тридцати миль от Олбэни.

«Ладно, успокойся», — сказал себе Марти, но подозрение, как больной зуб, продолжало его тревожить.

66

Когда в пятницу утром Эмили проснулась и взглянула на часы, она с удивлением увидела, что уже четверть девятого. «Это доказывает, как снимает напряжение пара бокалов вина», — подумала она, откидывая одеяло.

Благодаря долгому, без сновидений, сну она чувствовала себя бодрее, чем в прошлую неделю. Вечер был приятный, вспоминала она, готовя, как обычно, кофе и относя его наверх.

«Уилл Стаффорд симпатичный», — думала она, открывая шкаф и соображая, что надеть. Выбрала белые джинсы и красную с белым блузку с длинными рукавами, ее любимые вещи.

Вчера вечером она была в темно-синем шелковом костюме с отделкой у рукавов и у воротника. Уилл Стаффорд не раз говорил ей комплименты.

Он приехал за ней на полчаса раньше условленного времени. Она как раз застегивала жакет, спускаясь вниз. Еще и губы не накрасила и украшения не надела.

Она оставила его в кабинете у телевизора и была довольна, что предусмотрительно закрыла перед тем двери в гостиную. Она не хотела, чтобы кто-то еще мог видеть план, разложенный на столе.

Утром, одеваясь, Эмили вдруг подумала о том, как часто мнение посгоронних о твоей жизни расходится с тем, какова она на самом деле. Взять хотя бы Уилла Стаффорда. Из того, что он рассказал Эмили в день подписания договора, у нее были все основания заключить, что жизнь его всегда была безоблачной. За ужином вчера, однако, Уилл раскрылся ей с другой стороны, и возникла совершенно иная картина.

— Вы знаете, Эмили, я был единственным ребенком, — рассказывал он, — вырос в Принстоне и переехал с матерью в Денвер, когда мои родители разошлись. Мне было тогда двенадцать лет. Полагаю, я вам уже рассказывал, что мы проводили в Спринг-Лейк две недели каждое лето. Но это не вся правда, — продолжал он.