Последнее правило - Пиколт Джоди

— Да? — произносит Эмма. — А вас?

Честно признаться, не уверен. Я заглядываю в зал заседаний. Пристав, скрестив руки на груди, стоит у самой двери.

— Я могу поговорить со своим клиентом? — спрашиваю я.

— Да, — отвечает он. — Идите.

Я ожидаю, что он проводит меня к Джейкобу, но пристав даже не пошевелился.

— Спасибо, — благодарю я и иду мимо Эммы вниз по лестнице.

Надеюсь, камеры находятся именно там.

После пятиминутных поисков — сперва я попал в туалет и котельную — я таки нашел то, что искал. Джейкоб сидит в углу камеры, размахивая одной рукой, как птица крылом, плечи сгорблены, и писклявым голосом распевает песни Боба Марли.

— Почему ты поешь эту песню? — спрашиваю я, останавливаясь перед решеткой.

Он замолкает на середине куплета.

— От нее мне становится лучше.

Я раздумываю над сказанным.

— А песни Дилана знаешь? — Он молчит, и я делаю шаг вперед. — Послушай, Джейкоб… Я знаю, что ты не понимаешь, что происходит вокруг. Если уж начистоту, я и сам не понимаю. Я раньше никогда этим не занимался. Но вместе мы разгадаем. Только пообещай мне одно: говорить буду я. — Я жду, пока Джейкоб кивнет в знак того, что понял меня, но ничего не происходит. — Ты мне веришь?

— Нет, — отвечает он. — Не верю. — Он встает. — Передадите маме кое-что?

— Конечно.

Он обхватывает прутья пальцами. Они у него длинные, изящные.

— «Жизнь похожа на коробку шоколадных конфет, — шепчет он. — Никогда не знаешь, что попадется».

Я смеюсь, полагая, что парню не так уж плохо, если он в состоянии шутить. Но потом понимаю, что он абсолютно серьезен.

— Я ей передам, — обещаю ему.

Когда я возвращаюсь, Эмма меряет шагами коридор.

— Как он? — спрашивает она, как только я показываюсь из-за угла. — Он в состоянии отвечать?

— Да, да, — заверяю я. — Похоже, Джейкоб крепче, чем вы считаете.

— Вы поняли это за те пять минут, что провели рядом с ним? — Она закатывает глаза. — Он обедает в шесть. Если он не…

— Я принесу ему что-нибудь перекусить из автомата.

— Пища не должна содержать казеина и глютена.

Я, черт побери, понятия не имею, что это значит!

— Эмма, вам необходимо успокоиться.

Она начинает меня распекать.

— Мой старший сын — аутист! — арестован по подозрению в убийстве. Его бросили в камеру где-то в подвале. Ради всего святого, не смейте меня успокаивать!

— Если в зале суда вы опять сорветесь, Джейкобу это не поможет. — Она продолжает хранить молчание, и я сажусь на скамейку напротив. — Он просил вам кое-что передать.

На ее лице вспыхивает такая отчаянная надежда, что мне приходится отвести взгляд.

— «Жизнь похожа на коробку шоколадных конфет», — цитирую я.

Эмма со вздохом опускается рядом со мной на скамью.

— «Форрест Гамп». Один из его любимых.

— Любитель кино?

— Ревностный. Может показаться, что он готовится к экзамену, который позже придется сдавать. — Она бросает на меня взгляд. — Когда его переполняют чувства, он не всегда может подобрать нужные слова, поэтому цитирует чужие.

Я вспоминаю, как Джейкоб выплюнул слова Чарлтона Хестона, когда пристав схватил его за руку, и широко улыбаюсь.

— Он «подстраивает» для меня места совершения преступлений, — негромко признается Эмма. — Чтобы я, взглянув на улики, смогла воссоздать картину преступления. Но мне следовало развить эту тему дальше. Мы с ним никогда не говорили о том, что происходит потом. Что происходит сейчас.

— Я понимаю, что вы расстроены, но у нас будет время все выяснить. Сегодняшнее заседание — для «галочки».

Она удивленно смотрит на меня. Я, когда учился в колледже, всегда восхищался девушками, у которых на подбородке остаются следы зубной пасты или теми, которые засовывали карандаши в спутанные волосы, чтобы они не падали на лицо. Девушки, которыми я был сражен наповал, так мало заботились о своем внешнем виде, что возвращались к естественной, безыскусной красоте. Эмма Хант, вероятно, лет на десять старше меня, но до сих пор настоящая красавица.

— Сколько вам лет? — через секунду спрашивает она.

— Не думаю, что биологический возраст подходящее мерило…

— Двадцать четыре? — пытается угадать она.

— Двадцать восемь.

Она прикрывает глаза и качает головой.

— Мне было двадцать восемь уже тысячу лет назад.