Пурпурные реки - Гранже Жан-Кристоф

– Да ведь они были приезжие... Вроде из Таверле... Это там, в горах. Кто ж пойдет хоронить чужака! Вот никого и не было.

Карим задал последний вопрос:

– В его нише лежат цветы. Кто их принес?

Сторож затравленно озирался. Одна из раненых птиц замертво упала ему на голову. Он подавил крик и невнятно пробормотал:

– Там всегда лежат цветы...

– Я спрашиваю, кто их приносит? – повторил Карим. – Высокая женщина? Женщина с черной гривой? Сама Фабьенн Эро?

Старик энергично замотал головой.

– Тогда кто?

Сторож колебался, словно боясь произнести слова, готовые вырваться из его слюнявого рта. В воздухе серым снегом порхали птичьи перья. Наконец он прошептал:

– Софи... Софи Кайлуа.

Карима словно громом поразило. Вот она – еще одна нить между двумя делами! Нить – или удавка, захлестнувшая его горло. Придвинувшись вплотную к старику, он хрипло переспросил:

– КТО?

– Ну я ж говорю, – всхлипнул тот. – Жена-жена Реми Кайлуа. Она приходит каждую неделю. А то и чаще... Когда я услыхал по радио про убийство, я хотел сказать жандармам... Ей-богу, хотел... сообщить... Может, это имеет отношение к делу... Я...

Карим отшвырнул сторожа к его птичнику и, распахнув калитку, помчался к машине. Его сердце набатом билось в груди.

42

Карим подъехал к центральному корпусу университета и тотчас приметил полицейского, наблюдавшего за главным входом. Наверняка офицер, следящий за Софи Кайлуа. Как ни в чем не бывало, он свернул за угол здания и вскоре обнаружил другой вход – двойную застекленную дверь под обшарпанным бетонным козырьком, кое-где провалившимся и прикрытым сверху пленкой. Сыщик поставил машину в сотне метров от двери и вытащил взятый у Ньемана план здания, где была помечена квартира Кайлуа – № 34.

Выйдя из машины, он под ливнем добежал до входа и заглянул в мутное стекло. Дверные ручки были скреплены изнутри железной скобой – допотопным противоугонным устройством для мотоциклов. Дождь усилился и громко забарабанил по пленке в ритме «техно». При таком шуме можно было спокойно ломать дверь. Карим отступил и одним ударом кованого ботинка разбил стекло.

Пройдя по узкому коридору, Карим очутился в обширном темном вестибюле. Взглянув в окно, он увидел насквозь промокшего и дрожащего от холода топтуна. Карим пробрался к железной лестнице, взбежал наверх. Аварийные лампочки эвакуации указывали ему путь, так что включать свет было незачем. Он старался ступать мягко, так, чтобы ступени не гремели под его подбитыми железом ботинками.

На девятом этаже, заселенном интернами, царила мертвая тишь. Карим двинулся вперед, ориентируясь по плану корпуса и всматриваясь в имена на карточках рядом со звонками. Под ногами у него шуршали задравшиеся края линолеума.

Даже в это позднее время, в два часа ночи, он ожидал услышать в этом общежитии звуки музыки, радио – словом, хоть какие-то признаки затворнической жизни здешних обитателей. Но нет, он не услышал ничего. Вполне вероятно, что студенты затаились, каждый в своей норке, боясь убийцы, вырезавшего глаза. Карим прошел дальше и наконец увидел дверь, которую искал. Не решившись звонить, он тихонько стукнул в деревянную створку.

Ответа не было.

Он постучал еще раз, все так же негромко. И снова никто не ответил, не шевельнулся внутри, за дверью. Странно: присутствие соглядатая на улице говорило о том, что Софи Кайлуа должна быть дома.

Карим машинально вытащил из кобуры пистолет и начал обследовать замок. Задвижки на двери не было. Сыщик натянул резиновые перчатки и извлек из кармана набор отмычек. Сунув одну из них в скважину, он одновременно чуть приподнимал дверь и толкал ее. Через несколько секунд она отворилась. Карим проскользнул в квартиру беззвучно, как тень. Он прошел по всем комнатам. Никого. Какое-то шестое чувство подсказывало сыщику, что женщина ушла и больше не вернется. Он начал обыскивать квартиру. По стенам он заметил странные фотографии – атлеты с фашистскими мордами, в черных трусах и белых майках; одни бежали по стадиону, другие висели на кольцах, третьи взлетали над брусьями. Карим осмотрел мебель, порылся в ящиках. Ничего. Софи Кайлуа не оставила никакой записки, никаких следов своего бегства, но сыщик нюхом чуял, что дамочка слиняла всерьез и надолго. И все же он никак не мог решиться покинуть эту квартиру. Что-то раздражало его, мешало уйти, но что – он никак не мог понять. Он вертел головой, принюхивался, присматривался, отыскивая ту загадочную песчинку, которая застопорила плавный ход его мыслей.