Танец меча - Емец Дмитрий

Варвара стучала зубами. Правое колено не слу­шалось: чашечка от холода ходила вверх-вниз. Она даже не знала, что так бывает. Арей внимательно оглядел ее. Варвара больше походила на мокрого щенка, чем на человека. Нелепая, с прилипшими к лицу волосами, тонконогая, дрожащая. Но вот ее эйдос сиял куда ярче, чем прежде. На него больно было смотреть. Граница, прежде точно скальпелем прове­денная, чуть отодвинулась, и контур света охватывал темную сторону.

Потом она взглянула на Арея, и граница эйдоса вновь сдвинулась к мраку. Арей ощутил себя огром­ным магнитом, искажающим природный свет эйдосов. В первые дни, когда Варвара только попала к нему, свет ее эйдоса был ровнее. Сейчас же он хоть и вспыхивал порой ослепительнее, чем прежде, но ведь и лампа горит ярче перед тем, как перегореть. Права Мамзелькина. Будь ты неладна, негодная ста­руха!

— Чего вы на меня уставились? — трясясь от хо­лода, спросила Варвара.

Резкие осенние ветра выдували из нее жизнь.

— Идем! Думаю, кто-нибудь согласится уступить нам свою машину. — Арей повернулся и крупными шагами стал подниматься по ступенькам.

Две машины пришлось пропустить: у водителей были эйдосы, и Арей не имел над ними власти. Он мрачно смотрел, как они приближаются. Как страж мрака, он замечал не столько людей, сидевших за рулем, сколько то, что находилось у них в центре груди. Первая машина резко отвильнула, когда он выступил на дорогу, негодующе загудела и пронес­лась. Эйдос у ее хозяина был красный, раздражен­ный, как тлеющий огонек сигареты на ночном бал­коне. Данный гуманоид не желал пускать никого в свою улитку на колесиках, заработанную честным трудом.

Вторая машина начала притормаживать, в со­мнении канючить поворотником, но в последний момент дернулась и проехала. Эйдос у ее водителя бледнел, мигал, трусливо переливался. Было замет­но, что человек разрывается между желанием по­мочь и страхом запачкать сиденья. Если бы просто вымокшая девушка, а то мужик еще с ней здоровенный… ну их… влипнешь еще в историю… лучше про­ехать и забыть.

Третья машина — тяжелая фура — оказалась подходящей. У ее водителя эйдоса не было, и он по­слушно, как сомнамбула, стал подводить свой авто­мобиль к барону мрака. Арей уже приготовился вы­швырнуть его из кабины, но в этот момент откуда-то сбоку непрошено вынырнула маленькая, в две двери, машиночка с сердобольной барышней, как-то угля­девшей дрожащую Варвару. У барышни эйдос был. Мокрая Варвара, благодарно кивнув, скользнула за отодвинутое сиденье. За ней без смущения просле­довал Добряк, мгновенно заполнивший собой всю машинку и дружелюбно вильнувший хвостом прямо по лицу барышни.

Арей влез третьим и, почти уткнувшись коленя­ми в лобовое стекло, захлопнул дверь.

— Ну, поехали, раз такое дело! — сказал он.

Машинка тронулась, увозя барона мрака и его непутевую дочь.

Спереди сидела барышня с эйдосом, непрерыв­но трещавшая и предлагавшая Варваре зеленку и валидол — все, что нашлось в ее давно раскурочен­ной аптечке. Печка работала на полную мощность. Варвара начала согреваться. Под ногами у нее, сжав­шись до невозможности, лежал поскуливающий До­бряк. Арей все хмыкал и, думая непонятно о чем, ка­чал головой.

Глава 14. Двое

— У нас на работе одна женщина называла мужа «зайчик». И когда он приходил, ей все кричали: «Зай­чик пришел!» — произнесла Бабаня, входя в комнату. В руках у нее была тарелка с рыбным филе.

Бабаня всегда появлялась с какой-нибудь фразой или историей. Просто так она еду не носила.

— Тогда уж припрыгал, если зайчик! — отозва­лась Ирка, с тоской подумав, что уж ей-то так ни­кто никогда не скажет. Ни зайчиков, ни кроликов, ни сусликов в ее жизни не будет. Ну и прекрасно! Обойдемся без зоопарка!

Бабаня поставила тарелку на стол, толкнув кла­виатуру. На двери у Ирки висело зеркало. Возвраща­ясь, Бабаня повернула голову и строго посмотрела на свое отражение, точно спрашивала, как оно осме­ливается быть таким возмутительно немолодым.

Ирка вспомнила, что, когда после аварии она ле­жала в хирургии, там тоже имелось зеркало. И вот однажды она слышала, как Бабаня сказала своему зеркальному двойнику: «Что смотришь? Жалко себя? Отныне твое «хочу» похоронено на Митинском кладбище!»