Коготь динозавра - Коржиков Виталий Титович

Светы — колоратурного сопрано из Еревана,

Коли — старосты исторического кружка

и грустной гимнастки Вики, остренькой, как складной ножичек.

В аэропорту Василий Григорьевич окинул взглядом новую семейку, представился и кивнул на трап самолёта: «Пошли!»

Полёт проходил нормально. Алейников предвкушал встречу с Монголией и посматривал за своими подопечными.

Слева, в кресле 12а, он видел живой профиль и белобрысую макушку юного физика. В 12б лёгким барханчиком приподнимались волосы старосты историков. В 12в, положив туфельку на туфельку, о чём-то грустила юная гимнастка.

В 12г на спинке кресла лежала его собственная, слегка лохматая голова. А справа, в 12д, кося чёрными глазами в иллюминатор, маленькая, словно Дюймовочка, «сопрано из Еревана» смотрела, как просто под ней пролетают тысячи километров с городами, лесами, дорогами… Только однажды, увидев горную цепь, она вскинула громадные ресницы и пренебрежительно сказала с лёгким акцентом:

— Гори… Разве это гори?.. Вот Арарат!

И вдруг, задремав, ткнулась носом Алейникову в плечо.

Ребята поглядывали на него, он поглядывал на них и кивал:

— Всё в порядке, ничего! — А сам думал: «Ничего! Только до Иркутска!»

Правда, иногда его покалывало сомнение: «А вдруг не встретит?»

Но в Иркутске прямо на посадочной площадке, словно вожатая на сборе, стояла маленькая крепкая женщина с косой, уложенной в корону, в остроносых туфельках на острых каблучках. И как только делегация спустилась по трапу, женщина крепко пожала Алейникову руку и представилась:

— Людмила Ивановна!

— Отлично! — сказал Василий Григорьевич. — Прекрасно! Вот ваш груз. В целости и сохранности. И счастливого вам пути!

— А вы разве не в Монголию? — Глаза Людмилы Ивановны под очками удивлённо мигнули, и ребята с удивлением посмотрели на него: они ведь записаны к нему в паспорт!

— В Монголию! — сказал Василий Григорьевич. — Конечно, в Монголию.

— Ну и хорошо! Доедем все вместе! — сказала Людмила Ивановна.

— Все вместе! — зашумели ребята.

— Ну ладно! — согласился Василий Григорьевич, оглядывая семью. — Ладно, до Улан-Батора. — И отправился вместе со всеми на вокзал.

НУ И СЕМЕЙКА!

Поезд привычно мчался через леса и скалистые горы, неожиданно врывался в чёрные тоннели, а через минуту они отлетали назад, как отстрелянные ступени ракеты. Впереди снова волнами двигались зелёные сопки, по ним пробегали тени от дыма и облаков; шелестя золотой шелушицей, что-то пели придорожные сосны. И вся делегация чувствовала себя великолепно — что может быть лучше дальней дороги?!

Правда, о чём-то грустила Вика. Зато Генка носился от окна к окну, из купе в коридор, всех теребил и то и дело взмахивал руками: «Смотрите!» Коля восторженно ловил глазами названия станций, и его пухлые губы изумлённо приоткрывались: «Здесь были декабристы! А это же тот самый Бабушкин, революционер!»

Василий Григорьевич обнимал за плечи то одного, то другого. И если бы мог, обнял бы эту дорогу, холмы и сосны. Он любил просторы, полные вольных ветров, звуков, песен. И когда Светка начинала потихоньку напевать какой-нибудь мотив, он с удовольствием подтягивал лёгким баритоном оперные арии и песенки, а особенно эту, шопеновскую:

• А не для леса и не для речки —
• Для мое-ей любимой
• На моём крылечке!

И все соседи по вагону выглядывали из своих купе и улыбались.

Но ближе к ночи, когда в окна дохнуло глубоким таёжным холодом, скалы и леса исчезли в бесконечной тьме и от всего мира остался только стук колёс, — песни смолкли.

Светка притихла. Она вдруг с тоской почувствовала, какая огромная эта ночь, какая бесконечная земля и как она, такая маленькая, неожиданно, в один день, оказалась так далеко — за тысячи километров от родного Еревана, где так хорошо охает бабушка и взмахивает руками мама. Как будто какой-то вихрь взял и зачем-то швырнул её в эти края.

Она забилась в угол, и по её щекам побежали слёзы.

А в это время за окном, у самых колёс, засверкало, засияло, затрепетало… Из-за скалы вывернулось и вспыхнуло под луной море, и Генка крикнул:

— Ура! Байкал! Настоящий Байкал!

Пассажиры бросились к окнам смотреть на знаменитое море, так что накренился поезд. Но Светка осталась на месте.