Гарри Поттер и Орден Феникса - Роулинг Джоан Кэтлин

– Какое такое ты слышал, Попкин? – Лицо тети Петунии мертвенно побелело, а в глазах стояли слезы.

Но Дудли не мог рассказать. Он сильно содрогнулся и затряс большой блондинистой головой. Гарри, невзирая на безразличное отчаяние, овладевшее им после первого письма, даже как-то заинтересовался. Дементоры заставляют человека заново пережить худшие моменты жизни. Что же всплыло в памяти испорченного, избалованного, наглого Дудли?

– А как получилось, что ты упал, сынок? – спросил дядя Вернон неестественно тихо, как говорят у постели тяжелобольного.

– С-спотыкнулся, – дрожащим голосом ответил Дудли. – А потом…

Он показал на свою широкую грудь. Гарри понял. Дудли вспомнился тот жуткий липкий холод, что наполняет душу, когда дементоры высасывают оттуда счастье и надежду.

– Ужасно, – надтреснуто простонал Дудли. – И холодно. Жутко холодно.

– Хорошо, – подчеркнуто спокойно сказал дядя Вернон, а тетя Петуния пощупала сыну лоб, проверяя температуру. – Что же было потом, Дудлик?

– Я чувствовал… чувствовал… как будто бы… как будто бы…

– Как будто бы затосковал навсегда, – бесцветным голосом закончил за него Гарри.

– Да, – прошептал Дудли, не переставая дрожать.

– Итак! – Дядя Вернон выпрямился, и его голос вновь достиг обычной (и весьма значительной) громкости. – Ты наложил на моего сына идиотское заклятие, так что он стал слышать голоса и решил, будто он… обречен на несчастье?

– Сколько раз вам говорить? – взвился Гарри. – Это не я! Это дементоры!

– Де… кто? Это что еще за дрянь такая?

– Де-мен-то-ры, – повторил Гарри по слогам, – двое.

– И кто это такие, дементоры?

– Охранники колдовской тюрьмы, Азкабана, – сказала тетя Петуния.

Две секунды после этого в кухне стояла абсолютная, звенящая тишина; потом тетя Петуния прихлопнула рот ладонью, словно у нее нечаянно вырвалась отвратительная, грубая непристойность. Дядя Вернон в ужасе выкатил на нее глаза. У Гарри в голове все гудело. Миссис Фигг – ладно, но тетя Петуния?..

– Откуда вы знаете? – потрясенно выпалил он.

У тети Петунии был такой вид, словно она противна самой себе. Она бросила на дядю Вернона испуганный, извиняющийся взгляд и чуть опустила руку, приоткрыв лошадиные зубы.

– Я слышала… как тот негодяй… говорил ей… тогда, давно, – не вполне связно объяснила она.

– Если вы имеете в виду моих маму и папу, почему бы не называть их по именам? – с вызовом сказал Гарри, но тетя Петуния не обратила на него внимания. Она до крайности разволновалась.

Гарри тоже был поражен до глубины души. Тетя Петуния никогда не упоминала о сестре – лишь однажды в истерике кричала, что мать Гарри была ненормальной. И вот надо же, столько лет хранит в памяти какие-то обрывочные сведения о колдовском мире – хотя так старается отрицать самое его существование.

Дядя Вернон открыл рот. Потом закрыл. Потом снова открыл, снова закрыл, а затем, с явным трудом припоминая, как люди разговаривают, открыл в третий раз и прокаркал:

– Так… так… они… э-э… и правда… э-э… существуют? Эти… э-э… демей… как их там?

Тетя Петуния кивнула.

Дядя Вернон поочередно обводил глазами всех, точно надеясь, что скоро кто-нибудь закричит: «С первым апреля!» Не дождавшись, он в очередной раз открыл рот, но от необходимости подбирать слова его избавило прибытие третьей за вечер совы. Мохнатым пушечным ядром птица влетела в открытое окно и шумно приземлилась на кухонный стол. Дурслеи так и подскочили от испуга. Гарри выхватил из совиного клюва официальное на вид послание и сразу надорвал конверт, а сова бесшумно вылетела из дома и скрылась в ночи.

– Хватит с нас этих – гадских – сов, – рассеянно пробормотал дядя Вернон, протопал к окну и опять с грохотом его захлопнул.

Гарри перечитал письмо три раза подряд. От того, что вопрос об исключении не решен окончательно, ему полегчало, и узел отчаяния в груди чуточку ослаб, но страх тем не менее остался. Теперь все зависело от дисциплинарного слушания двенадцатого августа.

– Ну? – напомнил о своем существовании дядя Вернон. – Что новенького? Посадят тебя или как? Смертная казнь-то у вас вообще бывает? – с воодушевлением добавил он после короткого раздумья.

– Мне назначили слушание, – ответил Гарри.

– И там тебя приговорят?

– Наверное.

– Значит, будем жить надеждой, – съязвил дядя Вернон.

– Ладно, если это все… – сказал Гарри поднимаясь. Ему было просто необходимо побыть одному, подумать и, может быть, написать Рону, Гермионе или Сириусу.

– НЕТ УЖ, ДУДКИ! НИКАКОЕ НЕ ВСЕ! – загремел голос дяди Вернона. – СЯДЬ НАЗАД!

– Что еще? – недовольно спросил Гарри.

– ДУДЛИ, ВОТ ЧТО! – орал дядя Вернон. – Я хочу точно знать, что произошло с моим сыном!

– ОТЛИЧНО! – потеряв терпение, закричал Гарри, и из волшебной палочки посыпались красные и золотые искры. Все трое Дурслеев испуганно съежились. – Мы с Дудли были в проходе между Магнолиевым проездом и Глициниевым переулком. – Стараясь справиться с раздражением, Гарри заговорил очень быстро. – Дудли стал задираться, я достал палочку, но не воспользовался ею. Тут появились два дементора…

– Но кто такие эти… дементы? – гневно перебил его дядя Вернон. – Чем они ЗАНИМАЮТСЯ?

– Я же сказал – высасывают из тебя счастье, – ответил Гарри. – А если могут, запечатлевают Поцелуй.

– Поцелуй? – вытаращил глаза дядя Вернон. – Поцелуй?

– Это так называется. Когда они высасывают душу через рот.

Тетя Петуния тихо вскрикнула.

– Душу? Они же не забрали… нет… у него ведь осталась?..

Она схватила сына за плечи и стала трясти, словно надеясь услышать, как загрохочет внутри его душа.

– Конечно, не забрали – если бы забрали, вы бы сразу поняли, – устало сказал Гарри.

– Значит, ты задал им жару, да, сын? – громко заговорил дядя Вернон, явно стремясь вернуть разговор в понятное ему русло. – Показал, почем фунт лиха, правда?

– Дементорам нельзя показать, почем фунт лиха, – сквозь зубы процедил Гарри.

– А почему же он тогда в полном порядке? – с вызовом спросил дядя Вернон. – Почему из него ничего не выпито? А?

– Потому что я воспользовался заклятием Заступ…

ВУ-УШШШШ. В каминной трубе забились, зашуршали крылья, из очага посыпалась пыль, и вскоре оттуда стремительно вылетела четвертая сова.

– ГОСПОДИ БОЖЕ МИЛОСЕРДНЫЙ! – вскричал дядя Вернон, в негодовании вырывая клочья из своих несчастных усов, чего с ним не случалось уже очень-очень давно. – МНЕ ЗДЕСЬ СОВЫ НЕ НУЖНЫ! Я ЗДЕСЬ ЭТОГО НЕ ПОТЕРПЛЮ! ЯСНО?!

Но Гарри уже снимал с протянутой лапки пергаментный свиток. Он был совершенно уверен, что письмо от Думбльдора и теперь наконец-то все разъяснится – и дементоры, и миссис Фигг, и что затевается в министерстве, и как Думбльдор собирается все уладить, – и впервые в жизни испытал разочарование, увидев почерк Сириуса. Не слушая завываний дяди Вернона и сильно прищурившись от пыли – сова только что отбыла обратно через трубу, – Гарри прочитал Сириусову записку.