Циолковский - Демин Валерий Никитич

Диалектичность космизма Федорова выразилась в истолковании единства противоположных процессов, происходящих во Вселенной. С одной стороны, он понимает природу как совокупность «падающих миров» (звезд, планет, комет, метеоритов), «медленность падения коих принимается за устойчивость» (миропадение, таким образом, принимается за миродержание, мироразрушение — за мироздание). Процесс миропадения связан со смертью, с умиранием, расходом силы. Этому противостоит противоположный процесс, космизированный в человеке (как микрокосме). Именно с человека и вместе с человеком начинается востание [с одним «с» — так хотел Федоров. — В. Д.](воскресение) как противодействие разрушению и распаду. Подтверждение тому — «выпрямление», прямохождение человека, отрыв его от земли и животного царства.

Говоря современным языком, если процессы, происходящие в макрокосме — энтропийны, то процессы, происходящие в микрокосме, — антиэнтропийны. Таким образом, Федоров трактовал понятие «востание — Воскресение — вознесение» многопланово, но прежде всего как вознесение человека в Космос. Причем процесс этот начинается не с конечной точки отсчета — не со смерти, а с самого момента рождения и идет как бы навстречу процессам угасания, происходящим в Космосе. Более того, истинная конечная цель востания-воскрешения — не обретение индивидуального бессмертия, а оживление и одухотворение самого Космоса, противодействие его затуханию и разложению, оплодотворение его бессмертием с помощью семени жизни. По существу микрокосм — жизненная и оживляющая потенция макрокосма, без которой он неизбежно умрет. Но этого никогда не произойдет, так как макрокосм не существует изолированно, без своей жизнеобеспечивающей ипостаси — микрокосма.

Федоров продумывал и вопрос о средствах будущей транспортировки людей — как живых, так и умерших — в космическом пространстве: он называл их аэронавтическими и эфиронавтическими средствами. (Как видим, понятия «аэронавтика» и «аэронавт» родились давным-давно где-то в самом центре Москвы — либо в одной из публичных библиотек, либо в каморке на Остоженке.) Центральный принцип федоровского космизма — единство космологии и антропологии: человек должен стать хозяином Космоса, он призван не просто управлять всей безграничной Вселенной, но и спасти её через одухотворение «всех громадных небесных миров» и всемирной силы тяготения. Идея оразумления Космоса путем частичного подчинения его человеческому интеллекту и воле в конечном счете может служить опорой гуманистической космоэтики. Логическое завершение данная линия в развитии философии русского космизма и получила в этике К. Э. Циолковского, который возводил разумный эгоизм в космический принцип, распространяя его даже на отдельные атомы и в лучших традициях эвдемонизма сводя к стремлению всего живого к счастью. По Циолковскому, этика Космоса состоит в том, чтобы нигде и никогда не было никаких страданий — ни для человека, ни для любых других разумных существ, ни для животных.

Преодоление страданий — вот главная цель калужского мыслителя. Он сам хлебнул их уже с лихвой и знал, что впереди предстоят ещё большие испытания. Считал, однако, что любые невзгоды преодолимы, а в будущей жизни их вообще не должно быть. Тем не менее счастья без страданий не бывает — так считали мудрецы всех времен и народов. Знал ли он простую формулу Александра Блока: «Радость, страданье — одно». Если и не знал, то наверняка интуитивно чувствовал. Ибо уже давным-давно, ещё в античную эпоху, был сформулирован девиз непреклонных борцов за истину: Per aspera ad astral — Через тернии — к звездам!

* * *

Принцип разумного эгоизма Циолковский усвоил ещё в юности при осмыслении трудов Д. И. Писарева и Н. Г. Чернышевского. Он никогда не скрывал этого — напротив, всячески старался подчеркнуть и обострить его звучание. Это видно хотя бы из названия написанной в 1928 году и опубликованной в виде отдельной брошюры одной из программных работ на тему космической этики — «Любовь к самому себе, или Истинное себялюбие». Здесь четко сформулирован взгляд ученого на данную проблему:

«В сущности, основанием всех наших поступков всегда будет любовь к самому себе. Каждому это кажется всего важнее. Да и как же иначе? Конечно, это разумно, и в душе каждый придерживается такого основания. С какой стати, думает всякое существо, я буду делать себе зло. Мне это невыгодно, это неестественно! Человека, жертвующего своим благом, любят, уважают, но не все. Многие считают это хорошим для них, но не для него, и называют его дураком. Нельзя обвинять человека в этом его стремлении к эгоизму, он имеет на него право, но нужно и объяснить, в чем заключается истинное себялюбие. Все известные виды эгоизмов, т. е. любви к самому себе, суть заблуждения. Например, эгоизм разбойника, грабителя, разного рода насильников, богатого, властного, честолюбивого, сладострастника и т. д. Они не сознают, что сами себя ненавидят, и потому такие эгоизмы надо бы назвать эгофобиею или самоненавистью. В сущности каждое существо начинено себялюбием. Нельзя осуждать это желание себе величайшего возможного добра. Лицемерное существо может не заботиться о себе, а в тайнике своего мозга он всегда эгоист. Но беда в том, что он часто заблуждается и, вместо добра себе, делает зло».