100 великих оригиналов и чудаков - Баландин Рудольф Константинович

Урок жизни Кропоткина поучителен. Этому человеку удалось прочувствовать какие-то глубочайшие истины, быть может, не высказанные в книгах, а присутствующие в окружающей и пронизывающей нас природе, дарованные нам поистине свыше, отражающие качества Вселенной как живого, прекрасного и разумного организма.

…В отличие от Бакунина, Кропоткин не был террористом.

С. Л. Перовская

Перовская Софья Львовна (1853–1881) — одна из наиболее знаменитых и убеждённых революционерок террористических убеждений принадлежала к аристократическому дворянскому роду. Отец её, Лев Николаевич, внук графа А. К. Разумовского, был с 1861 года петербургским вице-губернатором, а в 1865–1866 годах губернатором, членом Совета министров внутренних дел. Ей суждено было стать первой женщиной в России, казнённой как политическая преступница.

Софья получила хорошее домашнее образование, много читала. Большое впечатление произвели на неё сочинения Дмитрия Писарева. Научная и философская литература способствовали формированию у неё атеистического мировоззрения. Иисуса Христа она чтила не как Бога, а как мученика за идею любви к человечеству. По свидетельству хорошо знавшей её А. И. Корниловой, из Евангелия руководящими для Софьи Перовской заповедями стали: «вера без дела мертва», «любовь есть жертва», «люби ближнего твоего, как самого себя».

Желая продолжить образование, она поступила в 1869 году на Аларчинские женские курсы в Петербурге. Вместе с тремя сёстрами Корниловыми, дочерьми богатого фабриканта, они составили кружок саморазвития. В частности, изучали политическую экономию по книге Джона Стюарта Милля с примечаниями Н. Г. Чернышевского.

Отцу не понравились её свободомыслие и новые подруги; он запретил ей встречаться с ними. Она ушла из дома и скрывалась у друзей до тех пор, пока через два месяца отец не согласился выдать ей документы, необходимые для отдельного проживания в Петербурге.

Кружок Перовской вошёл в августе 1871 года в общество «чайковцев» или, как его ещё называли, «большое общество пропаганды» (поначалу оно было численно небольшим). С весны 1872 года она под видом фельдшерицы некоторое время жила среди крестьян Ставропольского уезда. В частном письме сетовала: «Пахнет отовсюду мёртвым, глубоким сном».

Вернувшись весной 1873 года в Петербург, Софья Перовская посвятила себя революционной пропаганде среди рабочих. В своём дневнике записала требования, которым должен удовлетворять достойный уважения человек: «а) закваска самостоятельности, б) известная степень способности развиваться, в) способность вдумываться как в себя, так и в окружающих… г) известного рода честность или искренность, д) преданность известной идее». По её словам: «Наибольшее счастье человечество может достичь тогда, когда индивидуальность каждого человека будет уважаться, и каждый человек будет сознавать, что его счастье неразрывно связано с счастьем всего общества. Высшее же счастье человека заключается в свободной умственной и нравственной деятельности».

Арестовали Перовскую 5 января 1874 года. Полгода провела она в тюрьме и была взята на поруки отцом. Софья уехала в крымское имение своей семьи. Поправив здоровье, отправилась в Тверскую губернию работать в больнице. Чтобы не подвести отца, оставила на время революционную деятельность.

Вернувшись в Крым, она закончила Симферопольские женские курсы и собиралась работать в Красном Кресте (тогда шла война с Турцией), ухаживая за больными и ранеными. Её вызвали на политический «процесс 193-х» в качестве обвиняемой и оправдали, но в административном порядке выслали в город Повенец Олонецкой губернии. По дороге она сбежала и с этого времени перешла на нелегальное положение.

На окраине столицы она сняла домик, имея паспорт жены мастерового. Здесь часто собирался их кружок. Посещавший эти сходки Пётр Кропоткин вспоминал:

«Со всеми женщинами в кружке у нас были прекрасные товарищеские отношения. Но Соню Перовскую мы все любили. С Кувшинской и с женой Синегуба, и с другими все здоровались по-товарищески, но при виде Перовской у каждого из нас лицо расцветало в широкую улыбку, хотя сама Перовская мало обращала внимания и только буркнет: „А вы ноги вытрите, не натаскивайте грязи“…

Теперь в повязанной платком мещанке, в ситцевом платье, в мужских сапогах таскавшей воду из Невы, никто бы не узнал барышни, которая недавно блистала в аристократических петербургских салонах… Когда она была недовольна кем-нибудь, то бросала на него строгий взгляд исподлобья, но в нём виделась открытая, великодушная натура, которой всё человеческое не было чуждо. Только по одному пункту она была непреклонна. „Бабник“, — выпалила она однажды, говоря о ком-то, и выражение, с которым она произнесла это слово, не отрываясь от работы, навеки врезалось в моей памяти…