Булат Окуджава - Быков Дмитрий Львович

Крах утопии – главная тема Светлова, отсюда почти непрерывная и странная для двадцатипятилетнего поэта ностальгия по Гражданской войне в его лучших стихах, созданных в 1927–1929 годах. Реквием по мечте, одно слово. А если вам покажется, что молодой и малообразованный Светлов едва ли мог вложить в свою балладу столь сложное метафорическое содержание, – заметьте, что писал эту вещь человек подкованный, отсылающий, например, к Хлебникову: «У колодца расколоться так хотела бы вода, чтоб в колодце с позолотцей отразились провода». Тема прощания с утопией, скорби по несостоявшейся мировой революции пронизывает все творчество раннего Светлова, и горькая его ирония – именно отсюда. Пафос обманутой надежды, грандиозного несбывшегося плана, победы, обернувшейся поражением, безусловно присущ и Светлову, и Окуджаве. Похороны великого проекта – вот их тема; герои проигранной войны, солдаты обреченного полка – их лирические маски. И немудрено, что зародилась эта тенденция именно в двадцатые.

Главная тема Светлова – не всемирная, а поруганная революция. Вот почему уже с 1926 года он почти непрерывно ностальгирует, с молодости живет воспоминаниями: для его лирического темперамента органично именно сочетание иронии и пафоса, скорби и торжества. Разве каждая жизнь не превращается – и довольно быстро – в «Песенку о несостоявшихся надеждах»? Разве ностальгия по каждой уходящей минуте не составляет существа нашей жизни и разве нет привкуса поражения в каждой нашей победе? Ибо победы наши временны и относительны, а поражение окончательно; победы бывают общими, но умирать каждый будет в одиночку.

Поэтому Светлов и выдумал себе лирического героя, позаимствованного, впрочем, отчасти у Гейне, первым снизившего романтизм, скорректировавшего его жесткой скептической иронией и смягчившего сентиментальностью. Стихов, воспевающих великий революционный проект, мы у Светлова почти не найдем: революция для него – возлюбленная, а не абстракция, и эту возлюбленную ежесекундно отнимают.

Он с самого начала – с побежденными. Этому у него и научился Окуджава (хотя стихийно, думается, развивался по тому же пути: тут уже не влияние, а близость, врожденное сходство).

• Дорогая старушка! Побеседовать не с кем вам,
• Как поэт, вы от массы прохожих оторваны…
• Это очень опасно – в полдень по Невскому
• Путешествие с правой на левую сторону…

• В старости люди бывают скупее —
• Вас трамвай бы за мелочь довез без труда,
• Он везет на Васильевский за семь копеек,
• А за десять копеек – черт знает куда!

• Я стихи свои нынче переделывал заново,
• Мне в редакции дали за них мелочишку.
• Вот вам деньги. Возьмите, Марья Ивановна!
• Семь копеек – проезд, про запасец – излишки…

• Товарищ! Певец наступлений и пушек,
• Ваятель красных человеческих статуй,
• Простите меня, – я жалею старушек,
• Но это – единственный мой недостаток.

Ясно по синтаксису последней фразы, что «певцом наступлений и пушек» Светлов называет себя, а не «товарища», к которому обращается на «вы». Но ясно и то, что именно этот певец наступлений не устает подчеркивать свою сентиментальность: если он ее утратит – за что вообще воевать? За самоцельное право убивать других? – но в этом нет никакого удовольствия… Революция, по Светлову, – крестовый поход сентиментальных детей, готовых при случае делиться мелочишкой со старушками. Окуджава вполне мог бы написать подобные стихи, да, собственно, и написал их – о старом доме:

• Пятится он, к переулочку лепится,
• старьем его занесло-занесло,
• а мимо бегут-проплывают троллейбусы,
• голубые и звонкие, как назло.

• А он свои рыжие трубы поднимает,
• а он еще приветствует своих ворон,
• и лестничкой поскрипывает, и не понимает,
• что хватит. Нечего. Приговорен.

• А он пересуды еще лепит смачные,
• ядовитой плесени разливает моря…
• Осторожно, девочка! Он тебя запачкает,
• твои круглые плечики, голубка моя!

• Завтра же. На рассвете розовом.
• И ни минутой позже. Чтобы как в строю.
• Сходитесь, люди! Сползайтесь, бульдозеры!
• Спасайте девочку – голубку мою!

• Пусть стены закачаются, коридоры скользкие
• рухнут, и покатится гул по мостовой,
• чтоб вышло пропавшее без вести войско,
• спасенное войско дышать Москвой.

Это еще один его «Сентиментальный марш», первая часть будущего диптиха. Вторая написана после серьезного внутреннего перелома 1963 года, и в ней уже нет никакой радости по поводу сноса старой Москвы – одна горькая жалость.