Прощание с иллюзиями - Познер Владимир

Тем временем съемочная группа работала в поте лица, и в какой-то момент режиссер фильма Стив Атлас спросил Стива и Арти, не было ли у них в детстве проблем с «этим коммунякой Познером». Они оба захохотали, засмеялся и я от абсурдности этого вопроса. Это было такое мгновение, когда все лишнее, что наросло за жизнь, отпадает и остается только суть, только стоящее. Для него, для Атласа, вопрос был нормальный, даже ключевой, потому что таковы его политический и жизненный опыт. Для нас троих это была полная чушь. Мы могли бы рассказать ему о том, как проводили вечера на квартире у Бобби Холландера и в отсутствие его родителей приходили в состояние трудно удержимого сексуального возбуждения от разглядывания «художественных» фотографий обнаженной натуры из запретного для нас альбома. Мы обсуждали технику так называемого «французского поцелуя» и по очереди разглядывали в бинокль пару, регулярно совершавшую странный эротический танец в квартире расположенного через улицу дома — она неизменно появлялась в лифчике и трусиках и высоко над головой трясла парой маракасов, а он прыгал вокруг нее в парадной одежде. Они то вдруг появлялись в ярко освещенном прямоугольнике правого или левого окна, то исчезали, то ныряли в «кадр», то выныривали, пока вдруг не гас свет. Да, мы много чего могли бы рассказать господину Атласу, но что толку? Его это не интересовало, вернее, его интересовало не это. Он желал получить ответ на вопрос, который не приходил нам в голову; нас, мальчишек, не волновали наши политические взгляды. Мы могли бы ответить ему только одно — мы были своими. Понял бы он или не понял — не знаю, но я почему-то никак не могу забыть то мгновение.

На самом деле Атлас знал, о чем спрашивает. Я окончил школу «Сити энд Кантри» в 1946 году, когда отношения между Америкой и СССР только начали портиться. Я поступил в хай-скул имени Питера Стайвесанта, последнего голландского генерального директора Новой Голландии и, в частности, города Нью-Амстердама, впоследствии ставшего Нью-Йорком. Школа имени Стайвесанта была и остается одной из самых сильных и престижных в Америке. Учатся в ней бесплатно, но для поступления надо сдать конкурсные экзамены. Я поступил в сорок седьмом году и учился там до середины сорок восьмого, когда резко ухудшились советско-американские отношения. Мои взгляды были известны, и мне пришлось несладко: были драки, довольно частные. В конце концов директор школы посоветовал моему отца забрать меня оттуда во избежание неприятностей.

Документальный фильм, посвященный мне, был построен таким образом, чтобы три так называемых эксперта в области пиара смогли дать свой анализ того, что говорю и делаю я, Мастер пропаганды. Вы, конечно, помните мой рассказ о Галине Ивановне Бариновой, возглавлявшей отдел пропаганды Ленинградского обкома партии. Помните вы и о том, что она хотела «подготовить» всех советских участников предстоящего телемоста. Если бы ей это удалось, то американская сторона обвинила бы нас в промывании мозгов нашей аудитории, заявила бы, что мы не доверяем собственному народу и потому считаем необходимым подвергать его пропагандистской обработке. Помня об этом, я прошу вас, дорогие читатели, ознакомиться с оценками, которые дали «на камеру» Арнольд Зенкер (представленный в «Деле Познера» как бывший телеперсонаж и один из самых успешных в стране специалистов по обучению работе в кадре), Алекс Бим (бывший московский корреспондент американского журнала Business Week) и Маршалл Голдман (глава Русского исследовательского центра Гарвардского университета).

«ЗЕНКЕР: Владимир Познер просто создан для телевидения… Для человека моей профессии это то же самое, что быть скрипачом и наблюдать за Исааком Стерном. Говоришь себе — как же замечательно он это делает! Как же это удается ему? С помощью нюансов, маленьких «сдач», которые ничего ему не стоят…

БИМ (комментируя мой ответ на вопрос, еврей ли я): Он явно не справился с вопросом о еврействе. В каком-то смысле это объясняется тем, как его подготовили, ему не удается играть роль этакого спонтанного советского парня…

ВЕДУЩИЙ (за кадром комментирует тот факт, что я был у Донахью в двух передачах подряд): Фил Донахью является существенным элементом стратегии Познера. Через его программу Познер получает прямой выход на гигантский слой средней Америки…

ГОЛДМАН: Когда мы смотрим Познера по телевидению, мы должны всегда помнить о том, что он пытается всучить нам определенный товар. Надо себе задавать вопрос: «А я купил бы подержанную машину у этого человека?» Надо все время спрашивать себя: «А я готов поверить его гарантиям?» И знаете ли, в какой-то части гарантии в порядке, скажем, клаксон работает, но шины могут быть спущены. Именно в этом контексте надо рассматривать все, что он говорит».

Велика ли разница между Г.И. Бариновой и этими достопочтимыми джентльменами? Между тем, что хотел сделать Ленинградский обком, и тем, что на самом деле предприняла телевизионная компания WGBH (которая, замечу, имеет в Америке реноме одной из самых прогрессивных, самых либеральных, самых демократичных, самых профессиональных). Положа руку на сердце, думаю, что разницы никакой. Пожалуй, даже Баринова и обком более честны в своих намерениях, они откровенно заявляют, что людей надо «готовить». Ни Зенкер, ни Бим, ни Голдман, ни, конечно, Атлас и руководство телекомпании не согласились бы с тем, что они «готовят» аудиторию.

Я же уверен в том, что идеологическое руководство американского телевидения сомневается в способности зрителей сделать «правильные» выводы из увиденного — и в этом они ничем не отличаются от советских идеологических комиссаров.

Меня в этой программе насквозь проанализировали. Это необыкновенно интересный и поучительный опыт, позволяющий судить о неуверенности в себе тех, кто посвятил себя созданию антисоветских стереотипов и сам стал жертвой своей деятельности. У них просматривается некая паранойя, суть которой сводится к следующему: если американский зритель увидит во мне нормального человека, честного, но при этом советского, он начнет сомневаться не только в стереотипах, внушаемых ему всю жизнь, но, что еще опаснее, в той внешней и подчас внутренней политике, которую он, зритель, воспринимал как единственно верную.

Советские представители не первый год появляются на американском телеэкране. Однако их не опасаются, потому что они не противоречат существующему стереотипу: сильный акцент, выражение лица, манера одеваться, логика изложения — все это соответствует представлениям о том, каков есть «русский». Пробиться к зрителю, преодолев стереотип, одновременно подтверждая его, крайне трудно. Как только зритель видел на экране образ, сформированый в голове, дело было сделано: что бы ни говорили русские, это не имело никакого значения, поскольку они по определению ничего хорошего сказать не могут. Есть, правда, другие русские, хорошие — те, которые просят политического убежища, но так как и они, «выбравшие свободу», говорят с русским акцентом и не выглядят «американцами», зрителя следует соответственно подготовить: «А теперь хотим представить вам борца за права человека в Советском Союзе, которого принимал и приветствовал вчера президент Рейган, — советского диссидента Анатолия Щаранского».