100 великих писателей - Калюжная Любовь

• Предо мной предстанет, мне неведом,
• Путник, скрыв лицо; но все пойму,
• Видя льва, стремящегося следом,
• И орла, летящего к нему.

• Крикну я… но разве кто поможет,
• Чтоб моя душа не умерла?
• Только змеи сбрасывают кожи,
• Мы меняем души, не тела.

Кто этот путник? Ахматова отвечала однозначно: Смерть. Современный комментатор также однозначен: Христос. А можно найти еще одну параллель — Заратустра. И еще можно добавить, что, согласно магическим концепциям, лев и орел в животном мире соответствовали Солнцу в мире природном… Гумилёв намеренно неоднозначен, намеренно уходит от простой расшифровки. „Путник“ — и то, и другое, и третье, и еще нечто, и еще, и еще. Ряд этот принципиально нескончаем, его можно длить и длить».

Так что читатель в стихах Гумилёва может найти глубины необычайные.

Закончить слово о поэте хочется несколькими стихотворениями из тех, которые называются шедеврами:

Жираф

• Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд
• И руки особенно тонки, колени обняв.
• Послушай: далёко, далёко, на озере Чад
• Изысканный бродит жираф.

• Ему грациозная стройность и нега дана,
• И шкуру его украшает волшебный узор,
• С которым равняться осмелится только луна,
• Дробясь и качаясь на влаге широких озер.

• Вдали он подобен цветным парусам корабля,
• И бег его плавен, как радостный птичий полет.
• Я знаю, что много чудесного видит земля,
• Когда на закате он прячется в мраморный грот.

• Я знаю веселые сказки таинственных стран
• Про черную деву, про страсть молодого вождя,
• Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
• Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.

• И как я тебе расскажу про тропический сад,
• Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав…
• Ты плачешь? Послушай… далёко, на озере Чад,
• Изысканный бродит жираф.

Слово

• В оный день, когда над миром новым
• Бог склонял лицо Свое, тогда
• Солнце останавливали словом,
• Словом разрушали города.

• И орел не взмахивал крылами,
• Звезды жались в ужасе к луне,
• Если, точно розовое пламя,
• Слово проплывало в вышине

• А для низкой жизни были числа,
• Как домашний, подъяремный скот,
• Потому что все оттенки смысла
• Умное число передает.

• Патриарх седой, себе под руку
• Покоривший и добро, и зло,
• Не решаясь обратиться к звуку,
• Тростью на песке чертил число.

• Но забыли мы, что осиянно
• Только слово средь земных тревог
• И в Евангелии от Иоанна
• Сказано, что Слово — это Бог.

• Мы ему поставили пределом
• Скудные пределы естества.
• И, как пчелы в улье опустелом,
• Дурно пахнут мертвые слова.

Шестое чувство

• Прекрасно в нас влюбленное вино
• И добрый хлеб, что в печь для нас садится,
• И женщина, которою дано,
• Сперва измучившись, нам насладиться.

• Но что нам делать с розовой зарей
• Над холодеющими небесами,
• Где тишина и неземной покой,
• Что делать нам с бессмертными стихами?

• Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать.
• Мгновение бежит неудержимо,
• И мы ломаем руки, но опять
• Осуждены идти всё мимо, мимо.

• Как мальчик, игры позабыв свои,
• Следит порой за девичьим купаньем
• И, ничего не зная о любви,
• Все ж мучится таинственным желаньем;

• Как некогда в разросшихся хвощах
• Ревела от сознания бессилья
• Тварь скользкая, почуя на плечах
• Еще не появившиеся крылья, —

• Так век за веком — скоро ли, Господь? —
• Под скальпелем природы и искусства
• Кричит наш дух, изнемогает плоть,
• Рождая орган для шестого чувства.

Анна Андреевна Ахматова

(1889–1966)

Началом долгого творческого пути Анны Андреевны Ахматовой стал уникальный период отечественной культуры, получивший название «серебряный век». Философ Николай Бердяев написал об этой эпохе: «…тогда было опьянение творческим подъемом, новизна, напряженность, борьба, вызов. В эти годы России было послано много даров. Это была эпоха пробуждения в России самостоятельной философской мысли, расцвет поэзии и обострение эстетической чувственности, религиозного беспокойства и искания, интереса к мистике и оккультизму. Появились новые души, были открыты новые источники творческой жизни, видели новые зори, соединяли чувство заката и гибели с надеждой на преображение жизни. Но все происходило в довольно замкнутом кругу…»