Тайная жизнь Сальвадора Дали, рассказанная им самим - Дали Сальвадор

Я побродил по саду еще немного. Приближался час, когда я обычно погружался в живопись в своей мастерской. Но в этот день все было так необычно, что я решил сделать исключение из распорядка дня. Но из-за этого почувствовал такую угнетенность и угрызения совести, что сделал круг и вернулся, чтобы запереться в мастерской. Но и там мне не стало легче. Мне хотелось быть в ином месте, быть другим, вольно бродить повсюду, думать только о ней, ни на что не отвлекаясь, и обдумывать планы нашей будущей встречи. Меня без конца осаждали соблазнительные образы Дуллиты, но и на ясном небе гремел гром неодолимой досады на ту, которая только что разрушила мой храм Нарцисса и нарушила мое уединение, с таким трудом обретенное в «Мулен де ла Тур». Мне надо было бороться и для этого начать, хотя бы, рисунки с натуры, которые я намеревался сделать с животных. Надо разыскать мышку, она стала бы идеальной моделью. И я смогу сделать нечто равноценное в стиле картины с вишнями. Вместо того, чтобы использовать один и тот же эстетический элемент, я мог бы варьировать ее разнообразные движения до бесконечности. У мышей тоже есть хвосты, и, возможно, мне снова удастся сделать аппликацию. На самом же деле я мало верил в новую работу и не обманывался собственной экзальтацией. И все же возбуждение, рожденное во мне явлением Дуллиты, играло на руку и моим планам, и картине, в которой я хотел показать мышиную суету. Итак, я побежал к курятнику, искать мышь. Она была очень плоха. Ее гибкое тельце раздулось настолько, что старо серым пушистым шариком. Она не шевелилась и часто дышала. Я поднял ее за хвост, как вишенку. Да, она была похожая не серую вишню. Я бережно положил ее на дно коробки, но вдруг в ужасном конвульсивном прыжке она ударилась о мое лицо, а затем упала без сил. Это было так неожиданно, что сердце у меня забилось и я долго чувствовал его перебои. От внезапной слабости я опустил крышку коробки, оставив лишь небольшую щель для воздуха. Еще не придя в себя от волнения, я сделал новое, не менее страшное открытие. Еж, которого я не мог найти целую неделю и считал сбежавшим, внезапно нашелся в углу курятника: оказался за грудой кирпичей, в крапиве. Он был неживой. Я подошел к нему. На спинке, покрытой иголками, кишели черви. А на голове их было так много, что это был настоящий разлагающийся вулкан. Мои ноги подкосились, по спине пробежали мурашки. Превозмогая гадливость, я подошел еще ближе, как зачарованный, глядя на этот ужасный шар. Надо было разглядеть его вблизи. Неописуемая вонь заставила меня отступить. Я выбежал из курятника и умчался к сборщицам липы, сполна вдыхая ее очистительный запах. Но искушение вернуться к дохлому ежу было сильно, и я вернулся, рискуя задохнуться во время своих наблюдений. Так несколько раз я курсировал от мертвого животного к липовому цвету, аромат которого приводил меня в чувство. И каждый раз, проходя мимо девочки, я выливал темную воду моего взгляда в солнечный колодец небесных глаз Дуллиты. Снование туда-сюда стало таким возбужденным, таким истеричным, что я понял — теряю контроль над своими действиями. Приближаясь к ежу, я жаждал совершить неслыханное: подойти и притронуться к нему. Подступая к Дуллите, я испытывал еле сдерживаемое желание задушить ее и выпить из ее приоткрытого, как свежая рана, рта, душу этого пугливого деревенского ангела. Вновь возвращаясь к ежу, не в силах остановить свой слепой бег, я решил перепрыгнуть через него. И чуть-чуть не свалился прямо на кишащих паразитов. Я разозлился на себя за свою неловкость и решил дотянуться до ежа костылем. Сперва я довольно ловко кидал камни, но от волнения никак не мог попасть в зловонный шар. Тогда я протянул костыль, держа его за нижний конец, а другим дотронулся до ежа. Кто из нас держал костыль: еж или я? Потом, чуть не падая в обморок, я перевернул, орудуя костылем, гниющий трупик. На брюхе, между лапками, я увидел клубок червей величиной с кулак, они прорвали тонкую кожу и вывалились на землю. Бросив костыль, я в страхе побежал к липам. Прошло немало времени; отдышавшись, я сообразил, что осквернил дорогой мне предмет его соседством с червями. Благословенный талисман стал символом смерти. Но я не мог утратить костыль, который я боготворил, и который с тех пор, как я его нашел, стал мне еще дороже. И я придумал, как мне вернуть свое добро, совершив ряд ритуалов. Надо было забрать костыль и опустить его в прозрачные воды реки, в самую стремнину. После омовения я осушу костыль среди цветов липы, потом заберу его наверх, чтобы ночь, заря и роса моего раскаяния довершили очищение.