Булат Окуджава - Быков Дмитрий Львович

• Вот он – Христос – в цепях и розах
• За решеткой моей тюрьмы.
• Вот агнец кроткий в белых ризах
• Пришел и смотрит в окно тюрьмы.

• Единый, светлый, немного грустный —
• За ним восходит хлебный злак,
• На пригорке лежит огород капустный,
• И березки и елки бегут в овраг.

(Блок, 1905)

• Пятеро голодных сыновей и дочек.
• Удар ножа горяч, как огонь.
• Вобла ложилась кусочек в кусочек —
• по сухому кусочку в сухую ладонь.

• Нас покачивало военным ветром,
• и, наверное, потому
• плыла по клеенке счастливая жертва
• навстречу спасению моему.

(Окуджава, 1957)

• По городу бегал черный человек.
• Гасил он фонарики, взбираясь на лестницу.

• Медленный, белый подходил рассвет,
• Вместе с человеком взбирался на лестницу.

• Там, где были тихие, мягкие тени —
• Желтые полоски вечерних фонарей.
• Утренние сумерки легли на ступени,
• Забрались в занавески, в щелки дверей.

• Ах, какой бледный город на заре!
• Черный человечек плачет на дворе.

(Блок, 1903)

• Девочка плачет – шарик улетел.
• Ее утешают, а шарик летит.

• Девушка плачет – жениха все нет.
• Ее утешают, а шарик летит.

• Женщина плачет – муж ушел к другой.
• Ее утешают, а шарик летит.

• Плачет старуха – мало пожила…
• А шарик вернулся, а он голубой.

(Окуджава, 1957)

Приведем заодно и еще одно стихотворение 1967 года, в котором причудливо сошлись мотивы блоковского черного человечка и окуджавовского голубого шарика:

• Голубой человек в перчатках,
• в красной шапочке смешной
• Поднимается по лестнице,
• говорит: – Иду домой.

• Вот до верха он добрался,
• вот – под крышею самой,
• но упрямо лезет выше,
• говорит: – Иду домой.

• Вот – ни крыши и ни лестниц,
• он у неба на виду.
• Ты куда, куда, несчастный?!
• Говорит: – Домой иду.

• Вот растаяло и небо,
• мирозданья тишь да мрак,
• ничего почти не видно,
• и земля-то вся – с кулак.

• – Сумасшедший, вон твой дом!
• – Где мой дом?
• – Да вон твой дом!.. —
• Шар земной совсем уж крошечный,
• различается с трудом.

• Эй, заблудишься, заблудишься!
• Далеко ли до беды?
• Он карабкается, бормочет:
• – Не порите ерунды…

Не думаю, что Окуджава думал о своей песенке про голубой шарик и о блоковском черном человечке с лестницей, когда сочинял это странное стихотворение, единственный раз при жизни автора опубликованное в сборнике «Март великодушный». Тут странная контаминация мотивов, восходящая к общему, закрытому для нас видению, – если бы не страх перед позитивистами, я сказал бы, что мировая душа поэта претерпевает некие приключения и в каждой инкарнации пытается о них рассказать, как умеет; иногда припоминает одни детали, иногда – другие. Впрочем, ничего удивительного, что схожим поэтам снятся одинаковые сны.

Текстуальных и композиционных совпадений у Блока и Окуджавы такое количество, что подчас трудно признать их случайными, хотя я и не сомневаюсь в том, что, сочиняя свой «Романс», Окуджава думать не думал о блоковской «Легенде»:

• И была эта девушка в белом… в белом,
• А другая – в черном… Твоя ли дочь?
• И одна – дрожала слабеньким телом,
• А другая – смеялась, бежала в ночь…

(Блок, 1905)

• Стала чаще и чаще являться ко мне
• с видом пасмурным и обреченным
• одна дама на белом, на белом коне,
• а другая на черном, на черном.

• И у той, что на белом, такие глаза,
• будто белому свету не рады,
• будто жизни осталось на четверть часа,
• а потом все утраты, утраты.

• А у той, что на черном, такие глаза,
• будто это – вместилище муки,
• будто жизни осталось на четверть часа,
• а потом – все разлуки, разлуки.

(Окуджава, 1988)