100 великих писателей - Калюжная Любовь

Через много лет английский король назначил вдове Бёрнса пенсию, но Джин от пенсии отказалась.

Бёрнсу поставлено много памятников, но для меня подтверждением признания поэта служит такой факт: молодые русские поэты в качестве эпиграфов в своих книгах приводят строки из Бёрнса и подражают ему. Например, поэт Николай Никишин в сборнике «Лесной разъезд» опубликовал «Лесную балладу»:

• Я шел до сумерек, в туман,
• Среди некошеных полян
• И вдоль оврага.
• Мой дом остался в стороне,
• Но было лучшее при мне —
• Ружье и фляга.

• Я постучался в крайний дом —
• Найти ночлег и ужин в нем
• С прямым расчетом.
• За дверью кто-то пошуршал,
• И женский голос прошептал:
• «Ну кто еще там?»

И эпиграф Никишин взял из Бёрнса:

• Так девушка во цвете лет
• Глядит доверчиво на свет
• И всем живущим шлет привет,
• В глуши таясь…

Бёрнс настолько притягателен своей жизнью, судьбой, поэтикой, красотой, запечатленной в стихах, что всегда будет волновать и поэтов, и читателей.

Фридрих Шиллер

(1759–1805)

«…Шиллер, действительно, вошел в плоть и кровь русского общества, особенно в прошедшем и в запрошедшем поколении. Мы воспитались на нем, он нам родной и во многом отразился на нашем развитии», — писал Ф. М. Достоевский в статье «Книжность и грамотность».

Действительно, в XIX веке влияние западных мыслителей и поэтов не только на русских писателей, но и на все общество было огромным. Хотя довольно значительным было и сопротивление этой культуре со стороны некоторых русских мыслителей и писателей.

Тот же Достоевский, говоря о самобытности русской литературы, утверждал: «…В европейских литературах были громадной величины художественные гении — Шекспиры, Сервантесы, Шиллеры. Но укажите хоть на одного из этих великих гениев, который бы обладал такою способностью всемирной отзывчивости, как наш Пушкин».

XVIII век стал для немецкой культуры золотым веком: Германия подарила человечеству Гёте и Шиллера, композиторов Моцарта и Бетховена, мыслителей Канта, Фихте, Гегеля, Шеллинга.

К середине века Германия была разделена на множество мелких княжеств. Князьки подражали роскошной жизни французского Версаля, денег постоянно не хватало. «Суверенность» крохотных как бы государств — что, кстати, сейчас грозит России — приводила к войнам между княжествами.

Вот в такой обстановке немецкая интеллигенция выступила за единую Германию. «Да будет Германия настолько едина, чтобы немецкие талеры и гроши имели одну и ту же цену во всем государстве; настолько едина, чтобы я мог провезти свой дорожный чемодан через все тридцать шесть государств, ни разу не раскрыв его для осмотра».

Иоганн Фридрих Шиллер, поэт, драматург и теоретик искусства эпохи Просвещения, станет одним из самых ярких обличителей современной ему действительности.

Он родился во владениях герцога Карла-Евгения в семье полкового лекаря (впоследствии этот герцог, известный своей жестокостью, стал прототипом персонажа драмы «Коварство и любовь»)

В 23 года Шиллер бежал из герцогства с несколькими талерами в кармане и рукописью в сундучке. За плечами у него были восемь лет военной школы, премьера своей первой драмы «Разбойники» (1781). «Не из книг почерпнул Шиллер свою ненависть к униженному человеческому достоинству в современном ему обществе: он сам, еще дитятей и юношей, перестрадал болезнями общества и перенес на себе тяжкое влияние его устарелых форм…» — писал В. Г. Белинский.

Герой пьесы благородный Карл Моор свою добычу раздает бедным, а если «представляется случай пустить кровь помещику, дерущему шкуру со своих крестьян, или проучить бездельника в золотых галунах, который криво толкует законы… тут, братец ты мой, он в своей стихии. Тут словно черт вселяется в него…»

«Поставьте меня во главе войска таких молодцов, как я, и Германия станет республикой, перед которой и Рим, и Спарта покажутся женскими монастырями», — говорит Карл Моор. Но пройдя через кровавый опыт в финале, этот разбойник уже не тот, он уходит из шайки и сдается властям: «О, я глупец, мечтавший исправить свет злодеяниями и блюсти законы беззаконием! О, жалкое ребячество! Вот я стою у края ужасной бездны и с воем и скрежетом зубовным познаю, что два человека, мне подобных, могли бы разрушить все здание нравственного миропорядка!»