Репетиция конца света - Арсеньева Елена

А если Игорь сочтет ее после отказа трусихой или слабачкой?

А на фиг ей этот Игорь и его мнение?

И вдруг Алена заметила на стуле около телевизора коробку от видеокассеты. Один из любимейших фильмов: «Адвокат дьявола» с Аль Пачино и Киану Ривзом. Смотрела его еще перед Новым годом, да так и оставила кассету в видеомагнитофоне.

Как это там в финале говорит Дьявол, которого играет Аль Пачино? «И все-таки тщеславие – мой любимый грех!»

Что характерно, не только его.

– Охотно нарежу с тобой парочку кругов, – сказала бодренько. – Где встретимся?

– Сколько тебе надо времени собраться?

– Ну, минут пятнадцать от силы. Сможешь через четверть часа быть на углу около моего дома?

– Запросто, – отозвался Игорь.

Она положила трубку и несколько секунд посидела, зачем-то разглядывая свои пальцы. На правой руке на безымянном пальце еще оставался тоненький белый след от обручального кольца. И кольцо, и цепочку с венчальным крестиком, с которым прежде не расставалась, она сняла, прежде чем поехать в агентство «Выбор для вас». Не захотела осквернять их тем, что могло там произойти и произошло-таки?.. Не потому ли все это на нее обрушилось, что святые небесные силы отступились от нее, из-за того, что была без креста? Да и сегодня все еще гуляет нечисть по белому свету. Ночь перед Рождеством! Некогда в такую же ночь черт украл месяц, что было занесено в литературные анналы великим русским писателем Гоголем. Чем, какой бесовщиной окажется ознаменована нынешняя ночь?

Да, зачуроваться на всякий пожарный случай не мешает.

Алена вошла в спальню, прислушалась к глубокому дыханию Александра. Минутку постояла, глядя, как он спит на ее любимом синем постельном белье. По странному совпадению, белье изображало ночь – правда, не снежную, а ясную, лунную и звездную.

Господи, какой же он красивый, с этими его четко вырезанными (лук Амура!) припухшими губами и стрельчатыми ресницами! Алене ужасно захотелось поцеловать россыпь родинок на его шее, но побоялась разбудить.

Тихо-тихо отыскала на комоде цепочку с крестиком, потом вынула из шкафа одежду. Александр не шевельнулся, дышал все так же глубоко и спокойно.

Может, никуда не ходить? Остаться дома, лечь в постель рядом с этим чудесным психологом, разбудить его поцелуями, опять предаться тем же упоительным движениям, которые привели обоих к взаимным восторгам... Может, плюнуть на свой «любимый грех»? Как всегда, ответить на все вопросы в романе, выдумав ответы, а не найдя их в жизни? Как всегда, спрятаться от реальности? Не довольно ли с нее приключений на сегодня и вообще навсегда?

Вздохнула, как бы дивясь своему упрямству, и вышла из комнаты.

Надела джинсы, футболку и свитер. Обулась в высокие сапоги на толстой подошве, заправила в них джинсы. Вместо роскошной шубки, которой за последние сутки здорово досталось и которая нуждалась в заслуженном отдыхе, надела короткую дубленку с капюшоном. Может, и тепло на улице, но зима – она и есть зима.

В последнюю минуту подумала – и взяла из сумки сотовый телефон. Сунула его в карман дубленки, схватила перчатки – и заперла за собой дверь.

Ну, вперед?

Воропаев иногда диву давался своим поступкам. Совершал их без видимых побудительных причин, не планируя, а словно бы следуя некой подсказке свыше. Неслышимой подсказке! Просто делал, и все, повинуясь, может, предчувствию. С некоторых пор он в свои предчувствия не просто верил – верил свято. И был научен горьким опытом, что значит – не слушать их. Не мог забыть того разговора с Милой. Она волновалась из-за дружбы отца с каким-то Царегородским. Видела в этом предвестие крупных неприятностей. Ну, учитывая, какие были отношения у Милы и ее отца, неудивительно, что она так переживала за каждый его шаг. Удивительно другое: что два человека, для которых Мила была истинным светом в окошке и единственной радостью в жизни, которые старались предупреждать все ее желания и тряслись над ней, как няньки над болезненным младенцем, – эти два человека пренебрегли ее откровенным страхом и сделали вид, что ничего не происходит. Ладно, Счастливцева ослепили быстрые, видимо, легкие, безопасные, как ему казалось, деньги. Все-таки деньги он, как оказалось, любил больше дочери. Больше Милы. Ну вот такая натура...

Его натура и мать Милы свела в гроб, когда Счастливцев еще в 90-м году, в эпоху безумных авантюр, завербовался матросом на какой-то танкер, хрен его знает, в Тимбукту или на Тасмановы острова? Наверное, все-таки на эти самые острова, потому что танкерам нужно море, а острова все-таки это часть суши, со всех сторон омываемая морем. Что касается Тимбукту, может, оно находится в самом центре Центральной Африки и танкеры там такая же нелепица, как туалетная кабинка в дебрях Борнео. Короче говоря, русский танкер затонул со всем экипажем, до берега добрались Счастливцев (не иначе, как он сам потом шутил, благодаря своей фамилии) и старпом. Пока вышли к людям, пока добрались до русского консула... Информация о гибели русского танкера, переданная каким-то досужим журналистом, не проверившим всех фактов, прошла по ОРТ. В ту пору такие случаи были редкостью – на экране даже список погибшего экипажа появился. Мать Милы увидела фамилию мужа... И Мила осталась сиротой.

Это у них было наследственное – болезнь сердца. Мила после смерти матери болела долго – так долго, что вернувшийся отец иногда терял надежду на ее выздоровление. Конечно, он пытался загладить вину перед ней, конечно, возил ее по самым лучшим врачам. Для этого нужны были большие, иногда даже очень большие деньги. Счастливцев привык брать их везде, где они шли в руки. И когда со здоровьем дочери все вроде бы наладилось, уже просто не мог остановиться: хапал, хапал, хапал... Ну и дохапался. Не странно ли, не жутко ли, что именно страсть к деньгам привела к тому, что он стал причиной смерти двух самых любимых своих женщин!

Наверное, мстить следовало прежде всего ему. Наверное, Воропаев убил бы его – если бы у него была хоть малейшая возможность. Разве что в зале суда... Но к тому времени, как начался суд над группой Царегородского, Воропаев уже знал, что Счастливцев не сам прокололся – на него донесли. А увидев за решеткой крошечного, сморщенного, сплошь лысого старикашку, в которого превратился широкоплечий, цветущий крепыш, которому очень подходила его фамилия – Счастливцев, – он понял, что марать рук об эту развалину не станет. Счастливцев сам себя наказал такими угрызениями совести, что любой, даже самый суровый приговор ему был просто семечки. Одна надежда – что у него не вовсе отшибло разум и он все-таки сумеет вспомнить тот роковой день на АЗС, сумеет вспомнить, хотя бы предположительно, человека, из-за которого умерла Мила.