С НАМЕРЕНИЕМ ОСКОРБИТЬ (1998—2001) - Перес-Реверте Артуро

— Он пишет книги, — твердил мой друг, испугавшись, как бы меня не приняли за стукача или агента Управления США по борьбе с наркотиками. — Он славный парень. Интеллектуал.

Про интеллектуала он сказал очень серьезно, закатив глаза. Люди с золотыми цепями смотрели на меня с подозрением. Они не могли взять в толк, зачем этот тип тратит время на то, чтобы писать или читать книги, вместо того, чтобы возить в Штаты «белую даму». Их отцы и дети были пеонами, а они, ты посмотри, выбились в люди, стали настоящими сеньорами. У есть дома в Лас-Кинтас и Сан-Мигеле, а кое у кого есть свои собственные корридос, написанные людьми с именами и фамилиями, которые можно услышать в ресторанах и на кассетах.

— Это то, что от нас останется, — сказал мой друг. — От нас. Останутся корридос.

Любой торговец наркотиками примерно знает, каким будет его конец. Но пока ты живешь, приятель, ты смотришь на мир, втягиваешь его ноздрями, ловишь ртом и прочими частями тела. Вот это жизнь!

— Ты думаешь, все это поместится в твоей книге? — спросил мой друг, протягивая мне банку ледяного «Пасифика».

— Нет, — ответил я, — все в нее, конечно, не войдет, но, чтобы тебе поверили, нужно хорошо знать, о чем пишешь. К тому же, мне здесь чертовски хорошо.

Вот я и езжу из одного места в другое, вникая в подробности производства и экспорта «пудры». Мы едим моллюсков в Лос-Аркос, гуляем по Малекону, любуемся на девушек Кульякана. Они все как на подбор красавицы. Настоящий класс, как говорит мой друг. С друзьями всегда так. Ты знакомишься с кем-нибудь, а он говорит: мне нравится этот парень, он будет моим другом. И ставит на стол бутылку. У нас было так. Друзья передавали друг другу бутылку, потом еще одну, а потом отправились странствовать по барам. Он таскал меня из «Кита» в «Дон Кихот», а оттуда в «Осирис», где Эва и Джеки танцевали полуобнаженные в нескольких дюймах от нас. Сто семьдесят песо за пять минут. И тут, человек, который стал моим другом, сказал:

— Послушай, приятель, я хочу тебе помочь.

И вот мы здесь. Нас пригласили на вечеринку к местному наркобарону. Оказывается, его жена — учительница и любит мои книги. Дом незаметно окружили легавые. Ничего особенного. Привет, как жизнь? Мы наблюдаем за вами. Наверное, они имеют свою долю и потому расположены к компромиссам. Иначе с ними бы так не церемонились. На прошлой неделе в комиссара полиции всадили сорок семь пуль из «калашникова», когда он утром садился в машину у собственного дома, в трех кварталах от моего отеля.

Мой друг улыбается мне, потягивая пиво.

— Таковы правила, — объясняет он. Стоит зарваться — и получишь пулю. В самом лучшем случае. Но если ты симпатичный парень и у тебя хорошо получается делать дела, тебя рано или поздно уберут свои, чтобы не переманивал клиентов. Чем меньше возникаешь, тем надежнее твое положение. Слишком много народу может тебя убить: янки, конкуренты, федералы, свои. Но чаще всего убивает зависть. Из каждого десятка уцелеет один, если будет на то божья воля. Остальных ждет тюрьма, а потом могила.

— Это нас ждет могила, — добавляет мой друг, помолчав несколько мгновений. Он хохочет, но глаза его не смеются. Совсем. — Хуже всего то, что я не успел завести себе корридо.

— Тогда почему ты с ними? — спрашиваю я. — Почему бы не отойти от дел сейчас, когда у тебя уже есть дом, и машина, и красавица-жена и кое-что на счете в банке?

— Потому что существуют правила, — отвечает он. Потому что лучше прожить пять лет королем, чем пятьдесят — нотариусом.

ТРИСТА ПЕСЕТ

Я стою у входа в кафедральный собор Сеговии, великолепный памятник испанской готики. Глядя на него думаешь: какой бы сволочью ни был человек, есть вещи, которые оправдывают наше существование на этой земле. Например, это здание. Ты смотришь на своды, в которых сплелись камни и нервы, и понимаешь, что бог есть. Вот что такое архитектура. Ни Монео, ни Корбюзье, ни дарование, открытое Гуггенхаймом, — не помню его имени — и близко не стояли. Итак, я уже собираюсь войти в церковь, когда раздается отвратительный блеющий голос:

— Да пошли вы все! Не буду я платить триста песет за вход в какой-то там собор! Меня никто никогда не ограбит!

Разгневанный субъект хватает супругу за локоть и устремляется прочь, громко выражая нежелание платить за посещение какой бы то ни было церкви. Должно быть, он чертовски доволен. Такая экономия.