С НАМЕРЕНИЕМ ОСКОРБИТЬ (1998—2001) - Перес-Реверте Артуро

Зато остались его книги. На восьми-десяти тысячах страниц О’Брайен — неважно, как его звали на самом деле — создает восхитительный мир, который мы, его верные ученики, читатели с детства, привыкшие бороздить бумажные моря, вправе считать своим. Автор остался позади, лег в дрейф, идя на марселях и фокселях. К миру своих книг он не имеет никакого отношения. О’Брайен — да и любой другой писатель — на самом деле всего лишь посредник. Его миссия состоит в том, чтобы записать произведение. Когда все ресурсы исчерпаны, а вдохновение утрачено, такие писатели просто сходят со сцены, а их произведения остаются, чтобы прожить собственную жизнь. На самом деле это книги рассказывают нам истории. И жалок тот, кто цепляется за свой роман, не желая уйти в тень, когда труд закончен. Подчиняясь правилам маркетинга, под давлением читателей или собственного тщеславия, некоторые упорно отказываются — некоторые из нас упорно отказываются — покидать сцену. Мы не хотим снимать приклеенные улыбки, хотя наш грим осыпается, а громадные дыры на наших костюмах из павлиньих перьев хорошо видны в свете прожекторов. Мы вновь и вновь приходим на круглые столы, устраиваем пресс-конференции, давая читателю совершенно не нужные разъяснения. И бессмысленная суета обесценивает мудрые, прекрасные, незабываемые книги.

НОЖИ И ГОЛОВОРЕЗЫ

В старинном деревянном ящике с инкрустированной мрамором крышкой я храню три ножа. Первый, с рукояткой из слоновой кости, принадлежал моему предку. Второй, с рукояткой из бычьего рога, принадлежал моему прадеду. Третий, баскский айтор из блестящей стали с рукояткой из палисандра, принадлежал моему отцу. Я подарил ему этот нож почти тридцать лет назад, и отец до конца своих дней вскрывал им конверты и точил карандаши. Он называл этот нож капаорой. Тогда я купил такой же для себя и до сих пор разрезаю им страницы книг, купленных в букинистических лавках. Мой арсенал дополняет многострадальный старый «Викторинокс». Его лезвия не раз выручали меня в мои репортерские будни и верно служат мне в до сих пор.

Я всего лишь хочу сказать, что с гордостью владею ножами. В них история нашей страны и мои воспоминания. Нож — атрибут народной жизни в самом широком и чистом смысле. Из века в век испанские мужчины и женщины брали с собой ножи, выходя из дома, — неважно, с добрыми или дурными намерениями. С помощью ножей испанцы демонстрировали храбрость или подлость. Одни наносили трусливые удары в толпе или убивали, поддаваясь минутному гневу, другие сражались за свои убеждения, права и надежды. Этот смертоносный предмет можно считать символом Испании — таким же, как романские церкви, Дон Кихот или ветчина. Нож — орудие убийц и грабителей, опасная игрушка в руках бесшабашных забияк. Но честный человек берет в руки нож вечером долгого дня, когда вся семья собирается за столом, чтобы разрезать доставшийся тяжким трудом хлеб и раздать его куски детям.

Смертельно опасный, подлый и благородный, жестокий и великодушный, в прежние времена нож исправно служил тем, кто сражался с отчаянием, голодом или притеснением. Он был оружием тех, кто хотел продать свою жизнь подороже. Такие люди вызывали восхищение и ужас Гойи. Это о них он думал, когда пытался изобразить сражение с мамелюками. Мне очень нравится картина Альвареса Друмонта, написанная в 1827 году. На ней изображена мадридская улица, на которой бесчинствуют французские кирасиры. Мануэла Маласанья лежит на земле, мертвая. Француз смертельно ранил ее отца, но тот все же успел вонзить в грудь врагу нож, свое единственное оружие. Мой покойный друг, который сражался за Республику, рассказывал, что в Мадриде, когда приходилось драться с марокканцами и легионерами Франко за каждую комнату, бойцы, истратившие все патроны из своих «маузеров», хватались за ножи.

Времена изменились. В современной Испании нож, слава богу, может сгодиться лишь на то, чтобы порезать колбасу. И все же в последнее время его все чаще пускают в ход в трусливых стычках у дверей ночных клубов или во время футбольных матчей. Все эти случаи так ужасны, глупы и обыденны, что требования запретить продажу ножей звучат все чаще. Глупые молокососы, короли дискотек, жертвы кокаина, таблеток и коктейля «Кубалибре» убивают друг друга с бездумной легкостью, от которой мороз по коже. Посреди глупейшей ссоры из-за места на парковке кто-то вдруг хватается за бок, а потом ошеломленно разглядывает окровавленную руку. В наше время нож стал символом низости и трусости. Он воплотил всю мерзость, которая только есть в испанской душе. Теперь человек выходит из дома с ножом в кармане, только если замышляет убийство. Поэтому судьи, столь суровые к подросткам-токсикоманам, идущим на преступление ради дозы, должны быть совершенно беспощадны к преступнику, у которого нашли нож. Я знаю, что закон в этом случае не слишком суров. Но законодательство можно изменить — для этого есть все предпосылки. В конце концов, опасны не сами ножи, а люди, которые их используют. А мастера из Альбасете здесь уж точно не при чем.