Мужчина и женщина - Рой Олег

Пирог оказался безвкусным, сидр — кислым, однако ему показалось, что он никогда не пробовал ничего лучше. Когда они осушили кувшин, доели пирог и облизали пальцы, Меган аккуратно сложила посуду в ведро. Потом встала и переступила через юбки. Волосы снова закрыли ее лицо.

— Я хочу оседлать вас, сэр.

Двадцать четыре часа назад он посчитал бы ее ненормальной. Двадцать четыре часа назад он не впустил бы вдову, притворившуюся шлюхой. Но сейчас он одним движением сбросил ее одежду с плащей и лег. Солнце припекало. Встав перед ним на колени, Меган сжала могучий жезл. У него зашлось сердце. Влажное тепло обнимало его. Он почти терял сознание.

Мохаммед сосредоточился на лице Меган, решительно пытавшейся ввести его в себя. От напряжения она даже прикусила нижнюю губу, совсем как старательная школьница, готовившаяся к экзамену.

— Возьми меня домой, Меган, — хрипло попросил он, гадая, где же его дом.

И вдруг ее портал раскрылся, и она поглотила его. Он застонал. Ее волосы щекотали его пах. Кончик жезла проникал все дальше. Он ощущал, как лихорадочно бьется ее пульс.

Меган сконфуженно посмотрела на него сверху вниз:

— Наверное, я чересчур стара для такого.

Он стиснул ее бедра.

— Вряд ли, мадам, а теперь скачите на мне, — процедил он. — Как та юная девушка на своем парне.

«Покажи, что это такое — снова стать молодым, здоровым и беззаботным», — молчаливо молил он.

Она нерешительно приподнялась: прохладный воздух прошел по его жезлу, хотя головка была охвачена расплавленным раскаленным металлом. Меган смотрела на него чувственно повлажневшими глазами, в которых светилось желание доставить ему радость. Но он жаждал ее сочувствия, он хотел ее эгоистичного самоудовлетворения.

Он вскинулся и одновременно потянул ее вниз, вынуждая принять его твердость: больше ему нечего было дать.

Меган медленно усваивала ритм: вверх — бедра и лоно сжимают его; вниз — бедра и лоно раскрываются. В слепом вожделении она подалась вперед и припечатала его ладони своими. Ладонями женщины, привыкшей к стирке и кухонной плите.

Солнце озарило ее светящимся нимбом. Мохаммед молча наблюдал, как колышутся ее груди и натягиваются жилы на шее. Хриплое дыхание сливалось с сочными шлепками плоти о плоть. Меган скакала на нем, пока он не ощутил солнце на своей спине, и землю под ногами, и ветер в лицо, потому что оба они ускакали галопом в прошлое, где были молоды и невинны.

И вдруг все замерло: скачки, движения, бег к свободе. Меган смотрела на него: лицо залито потом и светом, волосы липли к щекам и груди. Ее лоно трепетало в блаженных спазмах, сжималось, расслаблялось, сжималось, расслаблялось… вокруг его сердца.

Мохаммед подавил мучительный крик. Он еще не был готов снова вернуться в тело евнуха. Не сейчас, когда кровь по-прежнему пела в жилах и желание огнем пробегало по спине. Меган отдышалась и подняла голову:

— Ты не можешь, верно?

Он не стал притворяться, будто не понимает.

— Не могу.

Но, Боже, Аллах, он хотел! Как он хотел!

— Я дам тебе облегчение, Мохаммед. Она поспешно встала на колено, и он выскользнул из нее, хотя напряженное твердое копье тянулось к ней. Он не мог наглядеться на эту красоту: женское лоно — розовое, влажное, обрамленное крутыми черными завитками, темнее, чем у нее на голове и под мышками. Меган быстро подняла ногу и перенесла через него, так что теперь ее ноги были скромно сжаты.

— Пойдем со мной, — велела она таким же беспрекословным тоном, каким он отдавал приказания раньше.

— Зачем? — с трудом выговорил Мохаммед, пытаясь прийти в себя.

Почему они не могут остаться здесь, пусть и ненадолго?

— Я хочу сделать приношение, — загадочно обронила Меган.

Нагнувшись в водопаде сверкающих прядей, она достала что-то из кармана плаща. Мохаммед не успел разглядеть, что именно: она тут же выпрямилась и направилась к источнику. Ягодицы мягко перекатывались, бедра покачивались.

Он последовал за ней.

Меган встала перед естественной купелью, где матери крестили детей, опустила правую руку в воду, зачерпнула и, повернувшись, вылила воду на его плоть. Мохаммед ахнул. Вода оказалась ледяной. Еще недавно грозный, готовый к бою жезл увял на глазах.

Не обращая внимания на дело рук своих, она сосредоточенно развернула французский конверт и повесила на куст, украшенный сотнями развевающихся лоскутов.

Мохаммед чуть не расплакался. Она окрестила его мужской придаток, как женщины крестят новорожденных! И оставила конверт в знак благодарности, подобно матерям, отрывающим полосы от свивальников!

— Думаешь, удача, которую просят хорошие матери для своих малышей, посетит и меня? — грубовато усмехнулся он.

— Обязательно, — твердо заверила она. — Но позже. В теплой комнате и мягкой постели.

Он уже испытал одно чудо прошлой ночью, в глубинах ее тела, и второго не ожидал. Мохаммед помог Меган одеться: расправил нижние юбки, подвязал турнюр, застегнул верхнюю юбку и лиф. И даже заплел в косу волосы, нагретые солнцем и ставшие мягче пуха. Все это время Меган почти не шевелилась, не привыкшая к тому, чтобы кто-то заботился о ней.

И Мохаммед не переставал удивляться ее мужу. Каким же идиотом нужно быть, чтобы отвергнуть любовь Меган! Будь она его женщиной, он предупреждал бы ее малейшее желание.

Но он не мужчина, а евнух.

Меган уложила косы, нахлобучила шляпу, натянула перчатки, пока он натягивал тобс и обматывал тюрбан вокруг головы. Сегодня он был тяжелее булыжника.

Они молча пробрались сквозь чащу разросшихся кустов терновника и подошли к коляске. Мохаммед отвязал пасущуюся лошадь и запряг. Меган самостоятельно забралась на сиденье.

Ему хотелось сорвать с нее траурные плащ и шляпу. Съесть еще немного невкусного пирога, запить прокисшим сидром, полежать на солние, видя над собой ее обнаженное тело.

— Ты сказал, что евнухи, лишенные мужского достоинства или мошонки, иногда женятся, — начала она, не сводя взгляда с мерина, неторопливо шагающего по тропинке.

Губы Мохаммеда мрачно сжались.

— Да.

Он знал, что последует за этим.

— Но они не женились бы, если бы не могли наслаждаться женскими ласками. Не так ли? Мохаммед встряхнул поводьями.

— Так.

На обратном пути никто не произнес ни слова. Но Мохаммед чувствовал решимость Меган дать ему удовлетворение. Решимость, порождавшую одновременно гнев и надежду. Злость на ее нежелание понять ущербность евнуха; надежду на то, что она докажет его способность познать все плотские радости.

Молодой конюх придержал мерина, пока Мохаммед выбирался из коляски. Впервые он обрадовался тому, что ежедневные физические упражнения помогли ему сохранить форму и не разжиреть, подобно многим евнухам. Его сила поможет ему неустанно ублажать Меган.