Плененные страстью (Сборник) - Шоун Робин

— Но я никогда не отпущу тебя, жена. Ты только начала платить мне за все, что я для тебя сделал. И я не сказал, что с твоей стороны это всего лишь подчинение. Чувствуешь, какая ты набухшая и влажная? Твое тело призывает меня взять его.

Это верно. Она надела на себя сбрую по своей воле, и сейчас горела от стыда за то, что самонадеянно мечтала властвовать над Кортом.

Это он диктует ей, начиная с того, что носить и есть, до постельных поз. Она просто не понимала плотских инстинктов мужчин.

Или своих собственных.

— А я намереваюсь день и ночь пребывать там, где сейчас. Он крепче прижал ее к себе.

— Несмотря на твои намерения. Хотя ты мечтаешь об этом…

Он шевельнул бедрами.

— И об этом…

Неожиданный, заставший ее врасплох выпад.

— Да…

— Не‑е‑ет, — простонала она, когда он снова пронзил ее. И еще раз. И еще. И ее тело начало двигаться в унисон с его толчками. Ее неверное, подлое тело внезапно зажило собственной жизнью, готовое на все ради того, что он с ним делал.

— Нет…

Но протесты все слабели, по мере того как волна за волной подхватывала ее и возносила вверх, чтобы встретить каждый выпад, каждый рывок.

— …нет…

Это нехорошо. Гнусно. Подло. И все же… все же, по мере того как ощущения становились знакомыми, как те ошеломляющие чувства, которых он добивался от нее руками и ртом, угрызения совести куда‑то испарялись. Лишь одно имело значение, лишь одно…

В эту минуту все сосредоточилось в единственном местечке между ног. Корт не лгал. Он действительно был там, где она хотела, в высшей точке ее чувственных устремлений.

Она сама не ведала за собой такого голода, да и откуда ей было знать? Он открыл ей потребности ее тела, подготовил для своего вторжения. И как ни старался, не мог двигаться достаточно быстро, проникнуть достаточно глубоко, достаточно далеко.

Корт звериным инстинктом ощутил то мгновение, когда она отдалась ему, поняла смысл того блаженства, которое он ей дарил. Она затрепетала, вобрав его в себя, стиснув крепче, раскрывшись еще шире и найдя свой чувственный ритм.

Экстаз охватывал постепенно, как утреннее солнце, с каждым часом набирающее силу, и пламя вдруг вскинулось высоко, безжалостное, яростное, неукротимое, поглотившее Дрю целиком.

Перед глазами замелькали искры, водопад искр, причудливый фейерверк, взрывавшийся снопами цветных огней, неожиданно отбросивших ее в темную пропасть наслаждения.

Ему оставалось лишь последовать за ней в этот непроглядный мрак, где обоих ждало освобождение.

Утром она пробудилась как от толчка. В его объятиях. Попка прижата к его неустанно‑твердой плоти, одна его рука лежит на ее груди, пальцы второй утонули в ее лоне.

Дрю не смела пошевелиться. Он именно там. Именно там, где она хотела, и Дрю не знала, как случилось, что он завладел ею так бесповоротно.

Корт ничего не делает просто так. У него все рассчитано.

Она боялась вздохнуть.

И как жарко, даже в этот ранний час. Едва рассвело, а они словно теплым одеялом придавлены. Она вся мокрая от пота, но по телу разлились довольство и покой.

Довольство?

С того места, откуда она лежала, ясно виднелись свисавшие с потолка ремни. Начало ее конца. Она отдала все, все до конца. Не осталось ничего, что бы он не получил. Чего бы не мог взять.

А ей остается только постыдно капитулировать. Вечное поражение женщины, готовой на все, лишь бы еще раз испытать невыразимое наслаждение.

Все ее мечты о власти лежат в пыли. Но может… она еще выиграет, если заставит его молить о каждой милости. Молить и пресмыкаться. При условии, что он достаточно сильно желает ее.

О да, он хочет ее пока.

Его пальцы судорожно сжались, и ее тело содрогнулось.

Но ведь и она хочет этого.

Какой далекий путь она прошла всего за одну ночь! От девственницы до шлюхи. Соблазнилась обещаниями немыслимого экстаза. Готова при одном его прикосновении расставить ноги.

Какое мощное у него орудие!

Несправедливо! Нечестно.

У нее ни за что не хватит сил противиться ему. Да он и не позволит.

Снова беспомощная…

Забывшись, Дрю чуть повернулась.

Сосуд, невольница, служанка…

Она снова дернулась, когда его пальцы сомкнулись на левом соске.

— Доброе утро, моя лань, — едва слышно прошептал он. — Ты уже готова принять меня… но я возьму тебя пальцами…