Из Америки – с любовью - Серебряков Владимир

– Подождите, – выговорил я неохотно. – Ваших товарищей сейчас привезут.

– Нам не нужно, чтобы наших собратьев везли сюда, – раздраженно ответил голос. В трубке затрещало. – Их должны освободить. Немедленно.

Ризалисты передали нам список вожаков движения, находящихся в российских тюрьмах, – полтора десятка человек. Трое из них содержались в Далянском централе, остальные – кто по урановым рудникам, кто на Чертовом острове. Но, что вытащить человека с рудничной каторги не может даже квантунский губернатор, бомбистам явно не приходило в голову. Я не разубеждал их. Все равно освобождение их товарищей не входило в мои планы.

– Мы будем вести обмен, – возразил я. – Ваши люди на наших детей.

Наступила пауза.

– Я не могу сам разрешить такое, – произнес наконец мой собеседник. – Я должен посоветоваться с Каброном.

– Буду ждать. – В трубке раздались гудки.

Ты еще не знаешь, как и чего я буду ждать.

Грузовики вывернули из-за угла неожиданно и тихо. Только что не было их, а через секунду на мостовую уже выпрыгивали поджарые фигуры с винтовками в руках. Два взвода Третьего резервного Уссурийского егерского полка выделил мне комендант. Егеря рассыпались цепочкой, быстро и спокойно, как на учениях, окружая дом.

Телефон зазвонил снова.

– Что это значит? – осведомился все тот же голос в трубке. – Кто эти люди?

– Они обеспечивают безопасность мирных обывателей, – ответил я, стараясь, чтобы мой голос звучал достаточно жалко. – Они не станут приближаться к дому, если вы нас не вынудите. Одну секунду… – Ко мне подбежал молодой егерский штабс-капитан, молодцевато отдал честь, потом сообразил, что я, в сущности, лицо гражданское, и смешался.

– Начинаем, – шепнул я, прикрыв трубку рукой.

– С кого?

– Неважно. – Я снова поднес микрофон ко рту. – Выгляните в окно.

Егеря уже рассеялись и заняли укрытия, сменив жандармов. Я мысленно вздохнул с облегчением. Армии я по старой привычке доверял больше.

Двое егерей вывели на середину пустой улицы филиппинца в арестантской робе. Кандалы с него сняли, оставив только наручники.

– Видите? – спросил я. – Да. – Я махнул рукой. Три пули пробили грудь ризалиста в ту же секунду, как голова его раскололась в кровавом всплеске. Тело мягко рухнуло на мостовую. Егеря кинулись в стороны и залегли.

– А теперь слушай меня, – произнес я, и мне уже не было нужды скрывать свои чувства. – Если вы немедленно не выпустите детей, мы будем расстреливать ваших командиров каждые две минуты. Сначала здесь. Потом в тюрьмах. А когда они кончатся, мы войдем внутрь, и вы позавидуете убитым.

В трубке слышалось напряженное дыхание. Потом на другом конце провода бурно заспорили на тагалогском.

– Мы будем убивать заложников, – без особого убеждения проговорил мой собеседник.

– Стоит хотя бы одному волосу упасть с их головы, – прошептал я, – и ваши товарищи будут расстреляны немедленно и все. Ты меня слышишь?

– Что будет с нами? – спросил голос.

– Ты еще осмеливаешься спрашивать, что будет с вами? – прошептал я так, что, наверное, вся улица услышала. – Вы сдадитесь на милость закона. И молитесь господу богу, чтобы закон проявил к вам милость. У вас осталось тридцать секунд.

– Подождите, мы…

– Двадцать.

– Не надо!..

– Выводите детей.

В трубке опять заспорили разом несколько голосов.

– Десять, – проговорил я сдавленным голосом и поднял руку. Штабс-капитан напрягся. – Девять… восемь… семь…

По счету «ноль» я махнул рукой. На мостовую вытолкнули второго филиппинца. Он уже понял, что его ждет. Вскрикнув по-заячьи, он зигзагами помчался к дому. Первая пуля попала ему в ногу, и ризалист с разбегу упал на одно колено. Из окон началась беспорядочная пальба – видно, бомбисты надеялись таким образом остановить снайперов. Но следующие три пули нашли цель с пугающей точностью.

– Выводите детей, – приказал я, когда тело в полосатой робе перестало дергаться.

Из трубки донесся какой-то странный звук. Что фанатик плачет, я понял, только когда дверь распахнулась и из здания на обрамленную алыми флажками улицу хлынули гимназисты с белыми от ужаса и мокрыми от слез лицами.

Рига, 18 сентября 1979 года, вторник.

Анджей Заброцкий

С чувством громадного облегчения я избавился от румынской душегубки и остался в одной форменной рубашке. Слава богу, что хоть личное оружие я держу в конторском сейфе, а не таскаю с собой, как, к примеру, тот же Приходько. Видок бы у меня был – вылитый сержант Седов. Питерский следопыт со смеху бы умер.