Место для битвы - Мазин Александр

– Я беру то, что требуется,– возразил Свенельд. – Мне лишнего не надо.

– Скажи это древлянам,– ответил Серега.– Ты взял, Игорь взял, и еще раз взял бы, если бы смог.

– Раз взял, значит, было что брать! – проворчал Свенельд.

– А если отдавать нечего? Что тогда остается? Убивать?

– Ты что же, за древлян вздумал заступаться? – с угрозой произнес Асмуд.

– Не о древлянах речь,– возразил Духарев. – Речь о Правде. Скажи мне, светлая княгиня, ты на своих землях тоже берешь сколько удастся?

– Вижу, к чему ты клонишь,– сказала Ольга.– Слова твои – верные, но я ведь не о том тебя спрашивала. Идти ли нам на древлян немедля или выждать, как говорит Свенельд?

– Да,– сказал Духарев.– Воевода прав.– И, уже чувствуя, как снисходит на него божественная ясность, произнес четко: – Древляне себя покажут, княгиня. Да так, что даже ты удивишься!

Когда, вместе с Асмудом,– Свенельд остался в Вышгороде – возвращались в Киев, Асмуд сказал строго:

– Ты, Серегей, много больно о Правде печешься да о племенах всяких. Ты теперь не кривич, не варяг – ты теперь во перву голову стал – рус. И не забывай об этом.

– Да вообще-то я им родился,– пробормотал Духарев.

– Что ты сказал? – не расслышал боярин.

– Да это я так, себе. Все верно, Асмуд. Я не забуду.

Глава пятьдесят третья

Шуйца^[30] великого князя

Внизу, на торгу, шумели. Гора притихла. Киев ждал, как поступит княгиня. Болтали всякое. Слухи расползались по киевской земле и дальше. Убийство князя так или иначе задевало всех. В воздухе висела угроза. В народе по Игорю не плакали. Но все равно боялись перемен, боялись усобицы, степняков, ромеев… Земля без князя казалась голой. Дружина Игоря затворилась в Детинце, точила мечи. Их тоже не любили. Подымется вече, вспомнит старые обиды… И задавит славных витязей, навалясь по сто на одного. Нехорошо было в Киеве. Потому что никто ничего толком не знал. Кроме самой княгини, сидевшей в своем городке Вышгороде, и больших бояр Асмуда и Свенельда. Да свежеиспеченного сотника Сереги Духарева.

Древляне объявились сами. Как и предполагалось.

На Серегин двор прибежал посыл: древлянская лодья пристала у Боричева. Свенельд зовет.

Духарев медлить не стал, велел седлать коней, кликнул с собой пару гридней: для почета, не для охраны. В Киеве сотника Серегея знали и даже, можно сказать, любили. Как всякого героя, о котором «официально» объявлено: Герой! Благо, и внешность у Духарева – подходящая: рост саженный, плечищи – на двоих хватит, зубы ровные, на губах улыбка играет. Все правильно. Герой – он должен быть счастливым, иначе какой из него образец для подражания?

Серега и был счастливым, какие могут быть сомнения?

Бережно обнял жену, поцеловал нежно:

– Люблю тебя, маленькая!

Сбежал с крыльца, легко вспрыгнул на тонконогого вороного жеребца…

– Господин!

Артак.

– Господин! Будь осторожнее! Берегись!

Серега только усмехнулся, тронул варяжские светлые усы.

– Пусть враги мои берегутся! – отозвался весело.

Гридни тоже заухмылялись, расправили плечи: как верно сотник сказал.

– Господин! – парс ухватился за стремя.– Послушай меня! Я вижу!

Духарев согнал с лица улыбку, глянул сверху в темные блестящие глаза парса…

– Верю,– произнес он негромко.– Что?

– Не знаю,– тоже вполголоса проговорил Артак.– Зло тебя ищет. Я чую недоброе…

Серега покосился на Сладу: жена все слышала – и тень страха легла на ее милое лицо.

– Я не боюсь зла,– четко произнес Сергей.– Но для тебя…

Через четверть часа он снова был в седле. Но на этот раз под ним был не легконогий вороной, а верный Пепел, а на плечах не ромейский бархат, а надежная сталь. Жарковато нынче в шлеме да в подкольчужнике, но можно потерпеть. Ради того, чтобы жена, ждущая его ребенка, не волновалась. А кто посмеет сказать, что Серега Духарев боится… Пусть скажет – а мы повеселимся.

Челядинцы отворили ворота, и сотник Серегей, сопровождаемый полным десятком дружинников, выехал на мощеную прямую улицу. По левую руку от сотника – Понятко. Цепкий взгляд, под рукой, в притороченном к седлу саадаке – хузарский лук с натянутой тетивой и тут же – разноцветные оперенья стрел. Звонкий тяжкий топот подков по мостовой, блеск солнца на гладкой стали. Походный строй, попарно, стремя в стремя, идеальная выучка, что у коней, что у всадников. Для стороннего наблюдателя – красота. Для того, кто понимает, предупреждение: «Даже и не думай! Сунешься – умрешь!»