Плацдарм «попаданцев». Десантники времени - Конторович Александр Сергеевич

— Нет, Петруха, совершеннейше прав Легрэ: мало веселости принесла отмена «максимума» добрым гражданам! Токмо торгаши свой прибыток увеличили! Куда девалося изобилие, коим всех прельщали? — продолжая начатый еще на улице разговор, заявил один. — Цены высятся ровно тесто на дрожжах и ныне уже поднялись впятеро против бывших по осени! А что весной сдеется?

— Но учитель говорит, что хлеба в городских закромах в достатке имеется…

— Да что видеть может он, сидючи у себя в Конвенте беспрестанно сутки напролет? Небось, кабы постоял в очереди в булошную — так разом бы в том усомнился!..

— Что за обвычку ты взял, Данила — все время дурно об учителе отзываться!

— Я, Петряй, такую обвычку давно имею — не об учителе твоем, а вообще! Коли что приличаю своими глазами перед собой — про то и говорю! Ну откуда знать ему, как простой человек жизнь свою влачит? Небось в такой вот кабак он и не войдет даже!

— Не имеет учитель времени досужего по ресторанам шляться! — возразил Петряй. — Он и в дому-то у себя ест не каждый раз нормально! И о счастии народа думает не менее, чем разлюбезный твой Бабеф!..

— Хватит собачиться, братья! — вступил в разговор еще один, явно сильно постарше двух первых. — Пускай цены к нам нынче и неблагосклонны, но у меня сегодня день удачен был! Потому давайте-ка я попотчую вас как тому следует между добрых товарищей… Эй, хозяин — обед на четверых вон на тот столик у окна! И бутылочку вина для начала!

Ну, «максимум» действительно отменили в конце декабря. Потому как военным путем от крестьян чем дальше, тем меньше можно было добиться. Однако совершенно закономерно в такой ситуации вместо хлебного изобилия началась инфляция. Это всех волновало на текущий момент. Но дело было в другом. А именно, что весь разговор, кроме последних слов, обращенных к хозяину — происходил по-русски!

Чуть со стула не сверзился. Оказывается, за проведенные «в шкуре генерала Бонапарта» месяцы я настолько уже освоился с французским языком вокруг себя, что воспринимал его как свой. И тут вдруг совершенно чужой говор — который я полностью понимаю, и оказывается, что это и есть моя родная речь… Очень своеобразное ощущение, доложу я вам… Хотя наполовину оно и исходило от Наполеона. Но и у меня в голове приключился нешуточный когнитивный диссонанс.

А попросту сказать — настоящий шок.

ГЛАВА 42

Пришедшие сдвинули два столика. Увеличив таким путем их полезную площадь. Расселись вокруг, привычно нацепив снятые шляпы на спинки стульев, принялись раскуривать трубки. По всему чувствовалось, что они здесь не первый раз.

Никто не обращал на них никакого внимания. Да и чего, собственно, обращать? Подумаешь — иностранцы!.. Один я сидел, точно громом пришибленный, совсем как Штирлиц на свидании с женой в дурацкой сцене известного фильма. На мое счастье отсутствие электрического освещения не позволяло как следует рассмотреть, после дневного света на улице, чего делается в углу, и столбняк мой остался незамеченным. Благодаря этому я без всяких усилий со своей стороны получил массу информации про внезапно объявившихся соотечественников. Ввиду того, что, не опасаясь быть понятыми, они разговаривали совершенно свободно. Например, я узнал, что из двух спорщиков — Данилы и Петра — Данила архитектор. А Петр изучает математику. Что старшего — который проставлялся обедом — звать Евгений, а фамилия у него Иванов. И что он живет в Париже уже лет десять и на французский манер именуется Эжен Жано. Что он врач, имеет кое-какую практику — чем и объяснялось наличие у него денег. И намерен жениться на какой-то вдовушке и осесть здесь насовсем. Я даже адрес его домашний узнал. Хотя, если подумать, мне он был совершенно ни к чему. А самый молчаливый из всех — четвертый, по имени Алексей, и он же самый младший — оказался художником. Вот такая вот компания.

Не знаю, зачем все это слушал. Правильней было бы, наверное, встать и уйти — кто мне они и кто я им? Но меня словно к месту пригвоздило. Мне все время казалось до сих пор, что все происходящее — какая-то компьютерная игра. На манер модного ныне попаданса: ты в экзотической стране, в экзотическую эпоху. Да еще в теле не менее экзотического исторического персонажа… Все абсолютно не такое. И вдруг — русская речь. И, оказывается, здесь тоже есть Россия. И там живут русские. И разговаривают все поголовно на русском же языке, пускай и заметно архаичном. И вот это-то — язык двухсотлетней давности — и оказалось самым сильным потрясением. Потому что ясно стало: моего мира — здесь НЕТ! А есть та самая параллельная реальность. Которая ТОЛЬКО ЛИШЬ похожа. И что тут будет с Наполеоном и с Историей — бог весть. И никакие это не игрушки. Хоть застрелись.