Князь - Мазин Александр

– Ну что? – снова спросил Духарев. – Кость цела, нет?

– Цела, – не прекращая работы, ответила Слада. – Кожу ты ему просек.

Духарев вздохнул с облегчением.

– Раньше срока не радуйся! – «обнадежила» его жена. – От твоего удара можно и с целым черепом помереть! Славка, нить!

Сын подал ей серебряный кувшинчик, в котором, загодя замоченная в специальном настое, хранилась игла с уже вдетой в нее ниткой из овечьего сухожилия.

– Сережа, держи ему голову, а вы – плечи, чтоб не дернулся…

Она уже почти зашила рану, когда в горнице появился весьма озабоченный лекарь с ромейского подворья. Увидев Сладу, вмешиваться не стал, присел на лавку. В Киеве, кроме Слады, было еще десятка два лекарей разной степени подготовленности. Из хирургов выше Серегиной жены почитались только двое волохов, но у этих методы лечения были скорее магические, чем медицинские. Если понадобится их помощь, Слада скажет.

Слада аккуратно подрезала нитки, смочила тряпицу темно-коричневой, остро пахнущей жидкостью, приложила её к затылку ромея. Раненый наконец подал признаки жизни: глухо застонал, шевельнулся.

– Терпи, терпи… – ласково проговорила Слада по-ромейски и добавила по-русски: – Приподнимите его! – и снова по-ромейски обратилась к Калокиру: – Видишь меня, патрикий?

– В-вижу… Спаси Бог… – глаза ромея слегка косили, но Духарева он разглядел: – Эк ты меня… воевода… Крепко приложил…

– Прости, – покаянно произнес Духарев. – Не удержал руки…

– Помолчите оба! – строго приказала Слада. Она ощупывала шею Калокира. – Не больно так?

– Х-хорошо, крас-савиц-ца…

Ромейский лекарь встал и подошел поближе.

– Хребет цел, – сказала ему Слада. – Забирайте своего патрикия.

– Может, лучше его пока здесь оставить? – озаботился Духарев. – Пускай отлежится, а то не ровен час…

– Ничего ему не будет! – отрезала Слада. – Посадите его!

– Отп-пустите м-меня, я с-сам! – потребовал Калокир.

Раньше он не заикался.

Патрикия отпустили, он действительно сел сам.

– К-коня к к-крыльцу м-мне…

Но тут его вырвало.

– Не коня, а носилки, – сказала Слада. – И еще седьмицу я тебе, патрикий, садиться в седло не рекомендую.

– П-пустое… – обтирая рот, пробормотал Калокир. – С-со м-мной так уже б-бывало!

– Тем более! – Слада многозначительно поглядела на ромейского лекаря.

Тот быстро закивал: мол, правильно русинка говорит!

– П-приходи ко мне, п-прекрасная целитель-ница… – пригласил Калокир, похоже, не слишком смущенный своим прискорбным положением. – Я т-тебя одарю!

– Непременно, – ответила Слада.

– Вместе придем, – уточнил Духарев, который полагал, что удар по затылку – недостаточный повод, чтобы позволить ромею приударить за Сладой.

Калокир обратил на него взгляд немного косящих глаз, видимо, что-то сообразил…

– Д-да, воевода. Вместе. Буду рад!

Он встал, зацепившись за плечо одного из своих слуг, и довольно бодро заковылял к выходу. Однако во дворе его все же уложили на носилки.

Глава тринадцатая

Золото патрикия Калокира

Три дня спустя Сергей со Сладой навестили зашибленного посла. Впрочем, к этому времени Калокир уже вполне оправился и сейчас занимался бизнесом: выторговывал у новгородского купца оптовую скидку на куньи и собольи меха. Рядился патрикий империи профессионально, не хуже купца. Новгородец уже раза три намеревался покинуть подворье, но каждый раз Калокир набрасывал грошик, и торг возобновлялся.

При появлении воеводы патрикий с видимым огорчением торг прекратил, назвал приемлемую сумму и отсчитал, сколько положено. Новгородец, проходя мимо Духарева, скинул шапку и низко поклонился. Сергей небрежно кивнул. Купца он не помнил.

На ромейском подворье Сергея и Сладу знали: среди киевской элиты, даже после крещения Ольги, было не так уж много христиан. Старший тут же сунулся приветствовать воеводу и его супругу, но Калокир с ходу показал, кто тут главный: иди, мол, распорядись насчет стола, а с гостями я сам поздороваюсь.

Поздоровались. На сей раз без всякой игривости по отношению к Сладиславе.

Чинно зашли в дом, где расторопные ромейские рабы уже накрыли перекусить-выпить. Воеводе с супругой отвели почетное место – под иконостасом.

Духарев охотно отказался бы от угощения (не дай Бог опять отравят), но увидел, что вино ему и патрикию наливают из одной емкости, а рыбку печеную (пятница, пост) кладут из одного блюда, – и решил рискнуть. Вино у ромеев было хорошее, а повар – так себе.