«Додж» по имени Аризона - Уланов Андрей

Ради такого специально родиться нужно. Когда стоишь, словно на краю бездонной пропасти и каждой этой секундой упиваешься. И остановить тебя не может ничто. У меня похожее чувство только один раз было, когда мы с пятого раза в траншеи на высоте ворвались, но там просто злость пьянящая от воронок, от крови, от снега опаленного, а здесь – счастье.

И вдруг дробь барабанная оборвалась. Кара посреди круга замерла, глаза медленно открыла, огляделась. Я только хлопать приготовился, гляжу – а она прямо ко мне идет и руки навстречу протягивает.

Тут Колька меня в бок кулаком пихает.

– Вставай, – шепчет, – и иди к ней. Нельзя сейчас отказываться.

Встал я, в голове черт знает что творится. Что же мне, думаю, изобразить-то такое? Я же городской, плясать в жизни не учился, это деревенские наши что хочешь изобразят – хоть вприсядку, хоть камаринского. А я разве что какой-нибудь фокстрот, да как после такого…

И вдруг вспомнил. Я, когда за год до войны пару недель в танцклассе отирался, нам учитель один раз танго показал, не то, что у нас танцуют, а настоящее, аргентинское. Один раз я его видел, да и то… а-а, была не была.

– Слушай, – шепчу Кольке, – «Утомленное солнце» сможешь изобразить? Вот и давай. Но если ты, Рязань, опять будешь как на гармошке – отвинчу башку и на башню закину.

И Каре навстречу шагнул.

– Ладно, – шепчу, – рыжая, раз напросилась – делай, как я!

Ежкин кот! Чего мы с ней там накрутили – не помню. Я ей чего-то там шепчу, а у самого только одна мысль в голове – как же ты, идиот, сапоги снять не догадался, наступишь ведь своей тушей – только косточки хрустнут.

Кое-как оттанцевал, сел, мокрый весь, словно не девушку невесомую вел, а мешки с углем по этой танцплощадке взад-вперед тягал. Рыжая переодеваться умчалась. Гляжу, а Колька на меня так смотрит, словно я только что «мессер» из винтовки завалил.

– Ну, – говорит, – ну…

– Да что «ну»? – спрашиваю.

– Ну, – говорит, – ты себя сейчас не видел – и до конца жизни об этом жалеть будешь.

Ладно. Остываю потихоньку, на представление поглядываю. После Кары, конечно, смотреть особо не на что. Рыцари эти, как и гномы, все больше разрубить чего норовят, а настоящих бойцов, вроде Арчета, почти не выходило. Я тоже сначала думал вылезти, из «ТТ» по тарелкам пальнуть или очередью чего-нибудь нарисовать, а потом опомнился. В самом деле, думаю, что я им – фронтовой ансамбль песни с плясками? Кара меня вытащила, ладно, заслужила, а на этих патроны еще тратить… ну их, думаю, в баню, а то и куда подальше.

А потом факелы почти все погасили.

– Что, – спрашиваю Кольку, – закончилось представление?

– Тихо, – бормочет, – сейчас самое главное будет. Принцесса выйдет.

– Ага, – шепчу, – а с чего это принцесса будет тут кривляться?

– Молчи, – говорит, – это у них древний обычай. Раз в год кто-то из правящей верхушки должен народу Эскаландер продемонстировать.

Наверно, думаю, показать, что не сперли его за год и в ломбард не заложили.

Выходит. Видно ее с трудом, хорошо еще у меня глаза к темноте привычные. И меч этот ихний в ножнах перед собой держит.

Черт, думаю, как же она все-таки эту железяку тащить умудряется? Я, когда по арсеналу бродил, попробовал один такой двуручный секач приподнять, да махнул им – чуть вслед не улетел. Принцесса, она ведь тоже еще девчонка совсем. А Эскаландер этот против того меча втрое толще. Ей такое – все равно как мне батальонный миномет вместе с плитой на горбу уволочь. Да и длиной он – почти с нее.

И тут словно вспыхнуло. Потащила она этот меч из ножен, а лезвие сияет, как будто на него прожектор направили.

Ничего себе, думаю, иллюминация.

Ладно. Вытащила она его полностью, ножны куда-то в темноту отбросила и держит его острием вверх – добрый метр над головой. А потом я и не понял даже, что случилось. Был меч, и вдруг не стало его, а вместо него – круг светящийся.

Если б я уже на бревне не сидел – так и сел бы на землю. Ни черта ж себе, думаю, я как-то тросточку легкую попробовал вот так крутить – и то пальцы устают. А тут… не-е, думаю, явно без магии не обошлось.

Принцесса стоит себе, даже по сторонам не смотрит, а круги вокруг нее так и порхают, словно мотыльки. То вертикальные, то плашмя, то на всю длину, то у самых волос. Только свист тихий слышится.

И вдруг звон раздался, металлический такой, протяжный взвизг. Все замерли, принцесса тоже, меч чуть наклонила наискось, а на земле перед ней стрела валяется. Короткая, толстая, не от лука, а от самострела.