Из Америки – с любовью - Серебряков Владимир

Раздался громкий треск. Обернувшись, я увидел, как пунцовая Кейт старательно прилаживает на место обломанную ручку шкафа, на которую неосмотрительно оперлась.

– Что вы делаете в моем доме? – раздался сварливый старческий голос.

Мы как по команде обернулись.

На пороге, близоруко щурясь, стоял старик в исподнем. В руке он сжимал даже не берданку – очень уж он напоминал поднятого по тревоге российского ночного сторожа, только вот лицо слишком трезвое, – а что-то вроде электрической бритвы.

– Доброе утро, профессор, – выговорил я, стараясь не улыбнуться.

– Не подходите, – предупредил старикан, тыча в мою сторону своим оружием.

– Сергей, вы его знаете? – удивился Заброцкий.

– В первый раз вижу, – честно признался я.

– Тогда почему «профессор»?

– А кем он еще может быть? – резонно возразил я. – Вы гляньте – чистый Эйнштейн.

Старик напряженно вслушивался в наш разговор. Вдруг лицо его исказилось непереносимым осознанием. Выронив приборчик, моргнувший синей искрой и откатившийся в угол, он опустился на стул и закрыл лицо руками.

– Вы русские? – спросил он глухо.

– Да, – не стал отпираться я. Конечно, можно было представиться французом, но смысла в маскараде я не видел.

– Я так и знал, – обреченно пробубнил старик. – Я знал, что эти болваны не уследят и сюда придут русские шпионы. Вначале именно русские. Остальные явятся потом, на горячее.

– Послушайте, сударь, – обратился я к нему, подтаскивая второй стул и садясь напротив. – Объясните, пожалуйста…

– А смысл? – горько поинтересовался старикан. – Вы меня все равно убьете.

– Зачем? – возмутился Заброцкий. – Делать нам больше нечего!

Как ни странно, этот циничный ответ затронул в душе старого янки какую-то струну.

– Да? – подозрительно переспросил он. – Попробую поверить.

– Что вы там говорили о болванах? – вернул я его на старую колею.

– Эти люди из Комитета! Исусе, что за болваны! – воскликнул старикан, мигом разгорячившись. – Они совершенно не понимают важности фундаментальных исследований. Вы, наверное, видели установку? Это жалкий, убогий образчик, тень настоящего! Я уже третий год пытаюсь пробить аппаратуру по оригинальному проекту, а что получаю? Отговорки! То рутений-родиевый сплав им дорог, то энергии не хватает. Теперь у них новая мода – они впутывают науку в какие-то сомнительные проекты политического свойства.

Я хотел было заметить, что эта новая мода идет со времен Тувалкаина, но смолчал – незачем сердить пожилого человека.

– Вы уж простите старика, разговорился я, – внезапно сбавил тон штатник. – Правда, это для нас больная тема.

– Простите, а с кем мы, собственно, имеем честь? – полюбопытствовал Андрей.

– Что значит – с кем? – Старикан весь подобрался, как петух. – Профессор Джордж Эй Талбот к вашим услугам. Вы что, не прочли табличку на двери?

Вот повезло, так повезло!

– Мы не могли прочесть табличку, – виновато призналась Кейт. – Мы вошли в окно.

– Шпионам положено лезть в окно, – пробурчал Талбот. – Даже когда дверь, между прочим, открыта.

– Мы, видите ли, не хотели с вами встречаться, – пояснил я. – Не знали, что вы будете столь… спокойны.

– И не встретились бы, – фыркнул старик. – Тоже мне, разведка. Знаете, что такое запор пополам с бессонницей? То-то.

– Понимаете, профессор… – Я присел на нелепый в окружении фолиантов и синек антикварный пуфик, всем видом изображая полную безобидность. – Мы наткнулись на вашу лабораторию, в сущности, случайно. Посылали нас совсем по другой надобности. Так что если вы просто расскажете нам, над чем тут работают, мы выйдем в это же окно и не будем вам докучать посреди ночи.

– Ха! – Профессор Талбот с неожиданной силой хлопнул по столу ладонью. – А что со мной будет потом?

– Если никто не узнает, ничего не будет, – ответил я. – А если узнают… По-моему, у вашего начальства появятся иные проблемы.

– Может, вы и правы, юноша, правы… – Талбот замолчал, раздумывая, и я подтолкнул его:

– Рассказывайте. Только, пожалуйста, внятно и не спеша, а то мы люди военные, необразованные…

Профессор заговорил. Слушать его было трудно – он увлекался, постоянно начинал торопиться, глотать слова и звуки; я перебивал его, просил «помедленнее», он кивал, сбрасывал темп и снова начинал разгоняться. Вдобавок изъясняться понятно для не посвященных в тайны высшей математики он не умел либо не утруждался, а потому теоретическая основа его выкладок доходила до меня через два слова на третье, если доходила вообще.