Роман лорда Байрона - Краули Джон

Незачем и говорить, что этим человеком был Джон Портьюс, лорд Сэйн, — он устремил на Али пристальный взор — и будет уместно (по крайней мере, момент удобный) описать здесь более подробно внешность того, кому суждено было столь глубоко повлиять на юношу, безмолвно застывшего сейчас под его сосредоточенным взглядом. Кичливые и беспощадные персонажи, что ступают страницами отечественных романов (но также, надо признать, и поэм) и творят чудовищные деяния, чаще всего изображаются словно бы ради того, чтобы побудить мистера Кина дать им сценическое воплощение: мощные, тугие мускулы; огромные, мрачно сверкающие глаза; лицо, искаженное судорогой; орлиный, с горбинкой нос; грубо вырезанный алый рот, презрительный и чувственный одновременно, — и прочая, и прочая. Внешность «Сатаны»-Портьюса была иной: по правде говоря, его круглая пухлая физиономия напоминала пудинг, но в небольших глазках, при крытых бледными веками, таилась некая блестка, делавшая их еще более ужасными, — ибо выражали они настороженную готовность, свойственную сонной рептилии, подбирающейся к жертве; они заставляли холодеть, усыпляя бдительность и внушая жуткое бессилие тем — а таких было множество, — против кого обладатель этих глаз замыслил недоброе.

Паша подозвал оцепеневшего юношу и велел ему сесть на диван между собой и странным безбородым чудищем, которое положило на плечо Али руку, тяжелую, как у свинцового изваяния, и обратилось к нему и к паше со словами на непонятном для Али языке. Паша улыбнулся, кивнул и довольно хмыкнул; он взял гостя за правую руку, вложил в нее руку Али и накрыл обе своею рукой. «Мой доблестный Али! — сказал он. — Волей Аллаха в твоей жизни произошло великое чудо. Взгляни: рядом с тобою сидит твой отец!»

Потрясение Али было столь велико, что он выдернул руку, точно она едва-едва не угодила в крысоловку. Это вызвало у старших смех: они в ту минуту не были расположены к обидам, и замешательство юноши их только развеселило. Когда же к ним вернулась серьезность, Али услышал, что он и в самом деле сын англичанина: Знак, носимый им на руке, в точности соответствовал знаку на Перстне с Печаткой гостя и обозначал имя, им унаследованное. Более того — и еще удивительнее (с улыбкой добавил паша): англичанин намерен взять Али с собой в страну Британию; это невеликий сумрачный остров, расположенный в далеких краях, однако богатый кораблями и оружием; там Али сделается законным наследником англичанина и обладателем громадного состояния, ему будут воздавать неописуемые почести — и разве это не великолепно, и не следует ли вознести хвалу велениям Аллаха?

Пораженный изумлением Али порывисто вскочил с дивана, где сидел бок о бок с пашой, — и, упав на колени перед седым нечестивцем, умоляюще воздел руки. «Но ты — мой отец, ты один! — вскричал он. — Я твой сын, если подвластно то любви и преданности. Не отсылай меня со своих глаз — разве не был я тебе верен, разве не отказался от всех прежних привязанностей и не поклялся тебе оружием и душою?»

Однако слово паши сомнению не подвергалось, да Али и помыслить не мог его оспаривать: легче поверить, что он кошачий отпрыск, если бы паша объявил об этом, нежели бросить слово «нет» в лицо длиннобородому воителю!

Какое соглашение заключил паша с английским искателем фортуны; откуда и каким образом впервые узнал он о его новом появлении в подвластных паше краях, а равно и о цели его прибытия; что за выгоду извлек для себя и чем рассчитывал, идя навстречу его желаниям, досадить соперникам, — мне неизвестно, как неизвестно и то, посильно ли было милорду, которому паша жаждал угодить, осуществить Намерения, открытые им паше. Несомненно, впрочем, одно: сделка была совершена — и отмене не подлежала. И поскольку в албанской земле нет нерасторжимей уз, чем те, которые связывают Сына с Отцом (сыновний долг — последнее, что может преступить человек чести и здравого смысла), Али был лишен права протестовать: он должен наконец преклонить колено перед этим призраком — своим Отцом, поцеловать ему руку и выразить готовность исполнять свой Долг.

«Хорошо! — произнес тогда лорд Сэйн, обращаясь к Али, словно тот мог его понять. — Ты плоть от моей плоти, и отсюда, где у тебя нет ничего, я заберу тебя туда, где ты обретешь многое. И покончим все разговоры. Сегодня же мы отбываем к побережью. Брать с собой ничего не нужно: тебя снабдят всем».

И это было исполнено на глазах. У дворца паши царила большая сумятица; звенели колокольцы, украшения, бряцало оружие: сулиоты — охранники лорда Сэйна — садились верхом, оглашая двор протяжными криками и паля из ружей в воздух. Юноша вывел для Али великолепного жеребца — каких он в жизни еще не видывал, — покрытого роскошной попоной, с богатой сбруей. Взмахом руки англичанин дал Али понять, что этот конь отныне принадлежит ему — вместе с юношей, который тотчас поспешил помочь Али взобраться в седло, к растерянности молодого Сэйна. Тем временем слуга вывел из конюшни громадного арабского скакуна, отливавшего чернотой, будто ночь в пустыне, — гордого и взбешенного, о чем свидетельствовали вращающиеся глаза и оскаленные зубы, — и тут все лошади в загоне, по шкурам которых пробежала мелкая дрожь, вскинув головы, рванулись вперед и поднялись на дыбы, словно в присутствии Царя Зверей, отличного от их собственной породы. Лорд Сэйн окликнул скакуна по имени, прозвучавшем резко, точно проклятие, — похлопал по морде, чтобы утихомирить, — взялся за поводья — вскочил ему на спину; и, хотя животное продолжало бесноваться, порываясь встать на дыбы, сумел подчинить его своей воле. Вскинув руку, он подал знак свите и охранникам следовать за ним; ворота растворились, и лорд выехал со двора.