Основная миссия - Конюшевский Владислав

- Хенде хох, хенде хох, аршлох!

Еще не поднявшись с пола, я поймал свой фонарик и осветил двух немцев стоящих возле входа. То есть, один - здоровый белесый детина, тяжело пыхтя, стоял задрав руки в гору, а второй, оказавшийся худощавым мужиком лет сорока - сорока пяти, сидел на одном из ящиков, которыми было в изобилии заставлено помещение. Ну, теперь можно выдохнуть, теперь они наши…

Покряхтывая, поднялся на ноги и подойдя к молодому, поставил того в четвертую позицию. Ну, ее все знают - ноги пошире и подальше от стены, а руками упор на эту самую стену. Вообще, после подобной установки обыскиваемому полагается расслабляющий удар по почкам или между ног, чтобы не дергался, но я решил этим пренебречь. Просто у самого, все тело, после плюха на бетонный пол болело так, что совершать резкие движения лишний раз не хотелось. Поэтому ограничился легким пинком по косточке на ступне, раздвигая ноги языка пошире и принялся охлопывать свежепойманную тушу со всех сторон.

Найдя, бросил на пол полную обойму для пистолета, только самого пистолета так и не нащупал. Зато снял с пленного холодное оружие, явно указывающее его корпоративную принадлежность.

Нет, никакой "школой Старой Магды" здесь и не пахло, все было гораздо проще. Этот ножичек имел на лезвии многозначительную надпись - "моя честь зовется верность" и был обыкновенным эсэсовским кинжалом. Правда, судя по цепочке и ножнам, не совсем обыкновенный. Такие вещи давались только "старой гвардии", тем, кто вступил в СС до 33 года. Так что "язык" попался заслуженный. А исходя из этого, для дальнейшего обыска, удар по его почкам просто необходим - такие зубры легко не сдаются. Это в начале, от усталости и неожиданности он лапки поднял и стоял тихим козликом. Зато теперь отдышался и все осознал, значит вполне может выкинуть какую-нибудь пакость.

Бросив кинжал в сторону, я приготовился выполнить задуманное, но опоздал на какое-то мгновение. Блин, ведь знал же, что пренебрежение правилами всегда выходит боком, только не рассчитывал, что этот "бок" проявится настолько быстро. И главное, насколько точно был выбран момент атаки…

Эсэсовский нож только брякнул по полу, как вдруг у меня отцепился от крепления фонарь и резанув лучом по глазам упал под ноги. И тут же фриц, из крайне неудобного положения, нанес удар ногой, развернувший меня так, что сектор обстрела Марату я перекрыл напрочь. Как это у него вышло, ума не приложу, но тот удар получился на славу! Такое впечатление - как будто лошадь лягнула! Причем в самое уязвимое место. Больно было настолько, что не вздохнуть ни выдохнуть. Даже крикнуть не получилось - смог лишь выпучив глаза схватиться за поврежденное хозяйство. А фриц, сорвавший с шеи согнувшегося лопуха - Лисова автомат, упал на задницу и еще одним ударом ноги отправив меня в сторону напарника, яростно оскалившись, нажал на курок.

Когда я, в свете валяющегося фонарика, второй раз за последние пять минут увидел черный провал направленного в лицо ствола, в голове мелькнула только одна мысль: "теперь точно - пипец"…

Но секунда прошла, я уже шлепнулся под ноги Шаху, только фриц так и не выстрелил. При этом, морда у него, из торжествующей, стала вытянутой и недоуменной. В этот момент коротко прогрохотал автомат Шарафутдинова и здоровяк выронив оружие, как сидел, так и откинулся назад, глухо ударившись затылком о бетонный пол. Живые так не падают, поэтому можно считать, что с моим обидчиком покончено.

Но Марат этим не удовлетворился и судя по звукам принялся молотить второго "языка". Видно - во избежание… Значит, теперь можно заняться собой. Обезболивающий адреналиновый выброс, который на несколько секунд отвлек меня от повреждений нанесенных интимному месту, слегка поутих и не в силах больше сдерживаться я промычал:

- У-у-у…

Как же мне оказывается больно! Аж глаза выскакивают и кажется, будто стали как у рака - на стебельках. Неостанавливаемые слезы обильно потекли по щекам, полностью опровергая постулат насчет того, что мужчины не плачут. Плачут! Еще как плачут! В три ручья! Просто все зависит от повода…

- У-у-у…

Это неинформативное подвывание отвлекло Шарафа от обработки пленного и он метнулся ко мне:

- Илья, фриц тебя что, зацепил? Ножом? Ты не молчи! Куда?!

- У-у-у!

Однотонный вой, вверг напарника в смятение и он начал лихорадочно лапать меня, видно в поисках крови должной бежать из страшной раны, которой наградили его друга. Лапанье, сильно мешало сосредоточиться на отбитом месте, поэтому собравшись с силами, я озвучил свои претензии более членораздельно: