Скоро полночь. Том 1. Африка грёз и действительности - Звягинцев Василий

Дверь в помещение Роулза была незаперта. «А вот это уже ни в какие ворота…» — Кирсанов пренебрежительно поморщился. Понятное дело: мой дом — моя крепость и так далее. Никто не посягнет на частное пространство джентльмена. У них, наверное, и квартирные воры, прежде чем войти, вежливо осведомляются, не потревожат ли. Дураки, прости господи.

Офис комиссара был разделен на две половины довольно длинным прямым коридором. Налево служебная часть, направо — жилая. Сейчас он находился в рабочем кабинете, сидел за столом, электрическая лампа под зеленым абажуром освещала многочисленные бумаги, в стопках и россыпью. Время от времени попыхивая тонкой сигарой, Роулз писал что-то в книге — гроссбухе — обычной перьевой ручкой, макая ее в большую бронзовую чернильницу. Кирсанов немного понаблюдал за его работой через приоткрытую дверь из темного коридора. Интересно и полезно смотреть на человека, который думает, что находится наедине с собой. Подмечаешь кое-какие тонкости характера, неуловимые при обычном общении.

Решив, что увидел достаточно, Павел, пряча за спиной револьвер, перешагнул порог.

— Прошу прощения за поздний визит, сэр Сидней, но дело мое к вам не терпит отлагательств…

Он назвал комиссара сэром не только из обычной вежливости. Чиновник вполне мог носить рыцарское звание, и такое обращение должно было создать атмосферу некоторой доверительности, потому что в своем гриме Кирсанов изображал персону сопоставимого ранга. Отточенное оксфордское произношение (Сильвия постаралась) также этому способствовало. В любом случае вор-домушник, грабитель или бурский шпион так обращаться и так разговаривать не станет.

Роулз вскинул голову, секунду смотрел на незваного гостя, потом, не меняя выражения лица, стремительно бросил руку к верхнему ящику стола.

— Не стоит, сэр Сидней, право слово — не стоит. — «Бульдог» уже нацелил свой короткий, но грозный ствол точно ему между глаз. — Я не собираюсь причинять вам вред. Просто поговорим немного и разойдемся красиво. — Последнее слово прозвучало несколько двусмысленно.

Кирсанов ногой подтянул к себе стул, сел, не опуская револьвера.

— Положите руки на стол. Можете курить, но не делая резких движений.

— Кто вы и что вам нужно? — спросил слегка подсевшим, но ровным голосом комиссар.

— Мистер Инкьюзитив[24], если угодно. Вы ведь тоже не только Роулз, если не ошибаюсь. А нужно мне совсем немного. Для начала — подвиньте ко мне вашу тетрадь. Ближе, ближе. И имейте в виду, я умею одним глазом читать, а вторым — целиться. Так что уж избавьте меня от неприятной необходимости демонстрировать свои таланты. Тем более — вы их все равно оценить не успеете, а я и так знаю…

Как Павел и предполагал, комиссар заносил в служебный дневник события сегодняшнего дня, в которых главное место занимала встреча парохода «Царица» и знакомство с тремя иностранцами. Он с интересом прочел мнение специалиста о собственной персоне. Ясное дело, рыбак рыбака видит издалека. Внешний контур легенды англичанин сомнению пока не подвергал, но был уверен, что мистер Сэйпир наверняка является шпионом одной из недружественных великих держав, а то и всех сразу. И как раз сейчас он разрабатывал план оперативного сопровождения указанного фигуранта.

Эльснеру и Давыдову Роулз уделил гораздо меньше внимания, сочтя их в худшем случае второстепенными пособниками, а то и вообще непричастными, связанными, тем не менее, с основным персонажем фактом совместного плавания и одновременной высадки в Кейптауне.

В существующих обстоятельствах комиссар сработал не так уж плохо, признал способности коллеги Кирсанов. Собственно, ошибок он совершил только две, хотя их можно объединить. Не установил, раз уж возникли подозрения, за своими клиентами плотного филерского наблюдения и не обеспечил собственную безопасность. Но и это понятно, не тот здесь уровень сыскного дела. К острым партиям британцы не приучены, до стиля Джеймса Бонда им еще расти и расти. Шпионы девятнадцатого века — люди тихие, законопослушные, работающие почти легально.

Павел Васильевич, что сразу понимал любой разбирающийся в психологии человек, был личностью весьма незаурядной. Это оценили руководители «Андреевского братства», а задолго до них — начальник Московского охранного отделения и Особого отделения Департамента полиции полковник Зубатов. Он-то и дал молодому энтузиасту жандармской службы «путевку в жизнь», возлагая на него большие надежды.

В разработанной и проводимой в жизнь политике «полицейского социализма» Кирсанову и таким, как он, умным, честным, раскованно мыслящим сотрудникам, отводилась ведущая роль. Такая же примерно, какую на флоте сыграли офицеры «молодой школы», при поддержке адмирала Эссена и морского министра Григоровича ставшие адмиралами в тридцать пять — сорок лет и почти выигравшие Мировую войну. К сожалению, в МВД руководителей, конгениальных флотским, не нашлось. Иначе о так называемых «большевиках» помнили бы только историки, и революции бы не случилось, и война была бы выиграна с блеском.

Но что теперь горевать о несбывшемся? Кирсанов был счастлив, что судьба, тем не менее, свела его с «братьями», и все вернулось «на круги своя», пусть и совсем иным образом.

Как только представилась возможность, Кирсанов начал учиться жить и работать в изменившихся до неузнаваемости условиях. Свойства натуры позволили ему воспринять новый образ мира как данность. Если Вселенная устроена совсем не так, как говорилось сначала на уроках Закона Божьего, а потом — физики и астрономии, значит, нужно принять это во внимание и вести себя соответственно.

За прошедшие пять лет он перечитал массу написанных между 1920 и 2005 годами книг, беллетристических и научных, просмотрел, может быть, тысячи фильмов, касающихся исключительно военной истории и деятельности спецслужб. Всяких: серьезных документальных, учебных наряду с развлекательными боевиками, про того же Джеймса Бонда, кстати, и «Семнадцать мгновений весны», и «Вариант „Омега“». Два последних ему особенно понравились. Люди показаны настоящие, и ситуации чрезвычайно поучительные.

Даже неофициальный куратор Кирсанова, Александр Иванович Шульгин, пожалуй, не представлял, насколько тщательно работал над собой его подопечный. Тем более что тот свои занятия старался не афишировать, благо по большому счету никто ими и не интересовался. Каждый волен, вне пределов сферы своих, не слишком обременительных обязанностей, заниматься всем, чем угодно. Вот Павел и работал. Компьютером и любыми другими средствами получения информации он овладел легко и пользовался ими толково и целенаправленно.

Из сказанного никак не следует, что он лелеял какие-то тайные замыслы или, упаси бог, нелояльность к «Братству», которое дало ему все и кое-что сверх этого. Просто он хорошо помнил слова своего первого учителя: «В каждый данный момент необходимо знать об интересующем тебя предмете больше, чем знает кто-либо другой, и понимать, для чего может потребоваться твое знание». Он слишком хорошо помнил, как рухнула империя, столь благополучная и процветающая в пресловутом тысяча девятьсот тринадцатом году. Том самом, с которым Советская власть до последнего сверяла свои достижения. Оттого желал встретить любой грядущий политический или природный катаклизм во всеоружии. И быть к нему подготовленным даже лучше, чем «старшие братья», могущественные и благородные, но чересчур прекраснодушные. Вот эту черту в себе Павел выжег раз и навсегда в семнадцатом году, и никто не знает, каких трудов стоило сохранять в кругу ставших ему близкими людей образ «приличного человека», хотя и несколько печоринского типа.

За несколько секунд прочитав и усвоив содержание нескольких страниц дневника, Кирсанов небрежно его отодвинул.

— Спасибо. Вы значительно облегчили мою работу, — с усмешкой, способной наводить страх и на более подготовленных к превратностям жизни людей, чем этот уверенный в незыблемости викторианских порядков англичанин, сказал он. — Теперь давайте уточним некоторые детали, и я избавлю вас от своего назойливого присутствия…

— С чего вы взяли, что я согласен отвечать на ваши вопросы? — вскинул подбородок Роулз. — Револьвер в вашей руке — совсем не аргумент!

— Да неужели? — Кирсанов выглядел искренне изумленным. — Ваши мозги, расплесканные по этим со вкусом подобранным обоям, несомненно, стали бы самым веским аргументом, но не для вас, к сожалению. Два раза не живут, даже идея реинкарнации не подразумевает сохранения памяти о предыдущем воплощении. Выстрелить мне не составит труда или моральной проблемы, но я ведь хочу содержательного, взаимообогащающего диалога… А разве вам не приходилось хотя бы слышать, что заставить говорить можно любого человека? Дело только в технике и времени. Вы очень хотите убедиться в этом лично?