Битва веков - Прозоров Александр

— Под Казанью я тебе стрелецкие полки под команду отдал, и воевал ты с ними со славой и честью, ничем ни себя, ни их не посрамив. Так же и ныне поступить сможешь. Приходи за приказом, и дам я тебе под руку столько людей ратных, сколько нужда потребует. Своих людей, мною отобранных и исполненных. Отчего молчишь, княже? Для единства и силы царства русского люди служилые в нем едины и равны быть должны, а не по уделам порезаны. Посему спрашиваю тебя снова, князь Андрей Васильевич. Ты отдашь мне своих холопов?

Зверев молчал, чувствуя на спине неприятный холодок. Одной стороной своего рассудка, сохранившегося с давних-давних времен, из далекого двадцать первого века, он понимал, что это нормально, что так и живут все современные державы: общий призыв в единую армию государства, в которой офицеры командуют солдатами, доверенными им согласно званию и заслугам. И неважно, где ты родился, кем был твой работодатель и каких убеждений придерживается глава твоего района. Но здесь, сейчас, князь Сакульский никак не мог осознать, по какой такой причине выращенные им в своих землях холопы должны уходить куда-то в чужую, государеву рать? Слушать чужие приказы? Воевать без его ведома? А как же сын? Он тоже окажется не под его рукой, а непонятно где, почему и когда?

— Вот видишь, Андрей Васильевич, — с интересом склонил голову набок Иоанн. — Ты хотел сделать из меня устроителя земель русских, ты за дело мое всей душой, знаю, болеешь. Но и ты пред волей моей преклониться не желаешь, и ты за удел свой, за клочок свой лоскутный всей силой цепляешься. Для единства и силы державной лоскутки эти я у каждого должен отобрать. Но многие, очень многие отдавать этого не захотят. И прольется кровь. И кровь эта окажется на моей совести, на моей душе. И ни одна сила этой крови очистить не сможет. Я буду гореть в аду, гореть веки вечные без права на прощение. Зачем тебе моя душа, князь?

— Мне не нужна твоя душа, государь, — глядя мимо царя на алтарь, ответил Зверев. — Без тебя погибнет Русь. О ней думаю, не о тебе.

— Как интересно. Ты хочешь сохранить Русь, я тоже хочу сохранить Русь. Для ее сохранения я должен пролить твою кровь. Ты согласен? — Царь подступил ближе, шепнул ему в самое ухо: — Берии все назад, колдун. Дай мне отречься. Дай мне уйти. Тогда я спасу душу, а ты сохранишь свой милый удельный лоскуток.

— Нет, — не отрывая взгляда от распятия, отрезал Андрей. — Без тебя Русь станет частью Польши, превратится в такую же помойку и в конце концов сгинет, не оставив о себе ни единого доброго слова. Поэтому правь. Русь, чтобы выжить, должна быть державой прочной, единой и неделимой. Пусть прольется кровь тех, кто против этого. Она окажется на твоей совести, но кто- то должен взять на себя грех ради общего блага.

— Но я не хочу, князь! — вскричал Иоанн. — Я не хочу умереть грешником! Не хочу стать кровавым смертоубийцей!

— Какая разница, — пожал плечами Зверев. — Не я помазал тебя на царствие, не я назначил тебя на жертву. Ты избран Господом. Видно, он решил проверить, сколь крепка вера в людях русских. Если ты, первый из людей православных, не способен принести себя на алтарь веры, что за прок Богу от такой веры?

— Неужели Богу угодно, чтобы я осквернил свою душу смертным грехом?

— Сын Божий, — указал на распятие князь, — жизнь свою по его воле отдал, муку принял за грехи людские. Ты тоже должен отдать за других самое ценное. Не жизнь, государь, а душу. Свою бессмертную душу. Ты проходишь испытание. Почему ты решил, что это должно быть легко?

— Что попробую, — зло прищурился царь. — Сим решаю я, князь Сакульский, что холопы удела твоего отныне не по твоему призыву, а по моему в ополчение выходить станут, пред тобою ничем не отчитываясь. Что суд и приговор смердам и детям боярским в княжестве твоем не твоею волей, а законом общим державы моей определяться будет. Что правила избрания старост губных и самоуправления поместного в твоем уделе равно черным землям государевым отныне действуют. Ты же, князь Сакульский, на правах земли владетеля, лишь оброк и барщину со смердов своих отныне требовать можешь, а на службу царскую лишь един, головой своей выходить обязан и за то тебе прежняя плата от казны сохранится. Что теперь скажешь, князь Андрей Васильевич? Примешь мою волю со смирением али все же в иноках тихих меня узреть пожелаешь?

Князь Сакульский скрипнул зубами, несколько мгновений молчал, потом закрыл глаза и преклонил колено: