Стезя и место - Красницкий Евгений Сергеевич

«Ну и кадра вы выдвинули в урядники, сэр… хотя, с другой стороны, а кого тогда было выдвигать? Ничего, как сказал в одном фильме актер Чирков: „Я тебя выдвинул, я тебя и задвину!“».

— Урядники! Ко мне! — раздался крик Дмитрия. — Доложить о потерях!

Сидел Дмитрий на чужом коне, бармица с одной стороны у него была отодрана от шлема и висела неопрятным лоскутом, а из прорехи торчал порванный подшлемник, в руке старшина держал топор — видимо трофей.

«Тоже багром зацепили… крови, кажется, нет, обошлось, слава богу».

— Вставай, угребище! — обратился Мишка к Варламу. — Что старшине докладывать будешь, урядник драный?

Варлам, являя собой всему миру образчик черной меланхолии, с горестным вздохом поднялся и, все так же сильно хромая, поплелся на доклад к старшине. Мишка тоже уже было собрался туда же, но услышал, среди общего монотонного шума голос Лавра:

— Демьян! Демья-ан!.. Демушка, сынок! Цел?

Мишка глянул на Лавра, бывшего, так же, как и весь десяток Игната без доспеха, но при оружии и быстрым шагом идущего к найденному сыну, и почувствовал, что его начинает колотить истерический смех. И дело было не только в «отходняке», после только что минувшей смертельной опасности — на плече Лавр нес весла! Аж три штуки!

— Ха-ха-ха… он что… ха-ха-ха… в телеге грести собирается? Ха-ха-ха!

Мишку трясло в седле так, что даже Зверь повернул голову, кося на всадника глазом. Заходясь истерическим смехом Мишка попытался утереть тыльной стороной ладони выступившие на глазах слезы — кольчужное покрытие латной рукавицы с мерзким звуком скребануло по полумаске шлема, и это немного отрезвило.

«А ну-ка, успокойтесь, сэр! Хватит ржать!»

Мишка несколько раз ударил себя кулаком по колену, закусил губу, и забравшись непослушной рукой в переметную суму, выловил оттуда баклажку с водой. Плеснул себе в лицо и, в качестве заключительной процедуры успокоения, длинно и заковыристо выматерился.

«Ну, вот так, как-то… эх, сейчас бы граммчиков сто пятьдесят махнуть… но об этом можно только мечтать, трам-тарарам… нет, это же свихнуться можно — собаки, весла, десяток Игната без доспехов… чуть ласты не склеил, едрена вошь. Не война, а какая-то комедия абсурда — Нинея, Алексей, разжалование, Варлам-придурок, Матюха с жертвенной кровью, Илья со своими байками…»

Взгляд Мишки упал на тело зарезанной Зосимой женщины.

«Да уж, комедия! Все, надо чем-то заняться, иначе крыша поедет».

Мишка тронул коня и подъехал к телеге с нахохлившимися детишками.

— Все целы, никто не зашибся?

В ответ — молчание, никто даже не повернул головы. Дети сидели так, чтобы не смотреть на убитую женщину — кто не мог повернуться спиной, склонили головы к подтянутым к груди коленям. Мишка высмотрел мальчонку с замотанной тряпками кистью руки и, склонившись с седла, тронул его за плечо.

— Рука не болит? Может, лекаря позвать?

Малыш, не поднимая глаз, молча отрицательно помотал головой.

— Ну, ладно, сидите. Скоро поедем, уже недалеко осталось.

Возницей на второй телеге был отрок Власий. Тут все оказалось в порядке — труп острожанина был оттащен в сторону, детишки имели не такой пришибленный вид, как малышня в первой телеге, а Власий поил их водой, по очереди наливая ее из баклажки в единственную, переходящую их рук в руки глиняную кружку. Несмотря на внешнее спокойствие, на руке у Власия висел, покачиваясь, кистень, а взведенный самострел был подвешен на оглобле, подальше от пассажиров телеги.

«Эх, забыл у детишек спросить, может, они тоже пить хотят? Ладно, вернусь — напою».

Остальные телеги стояли уже в тени деревьев, но сзади, там где находился десяток Тихона, начали загораться, один за другим, факелы. Возле каждой телеги лежали по два-три убитых острожанина, Зверь недовольно фыркал и косился на покойников.

«Понятно: одни отвлекали внимание и калечили коней, другие должны были увести телеги с дороги. Только как они по лесу-то ехать собирались, или думали самых маленьких на руках унести? Значит, было — куда, но не на хутор же? И напавших что-то многовато — не могло же столько из острога сбежать? Или подмогу привели?»

Мишка останавливался у каждой повозки, перекидывался несколькими словами с возницей, велел дать детям напиться, сообщал, что ехать осталось уже недалеко и двигался дальше. У четвертой телеги пришлось наорать на разгильдяя, забывшего перезарядить самострел, у шестой — приказать зарезать тяжело раненого коня. Убитых или серьезно раненых среди отроков, слава богу, не обнаружилось. Предпоследняя телега стояла поперек дороги, лошадь почти уперлась мордой в кусты. На обочине лежал убитый острожанин — болт торчал прямо из переносицы — рядом с трупом стояла на коленях девчонка лет десяти и, закусив зубами пальцы обеих рук, тоненько выла на одной ноте, монотонно раскачиваясь из стороны в сторону. Рядом с ней, опустив самострел, с потерянным видом топтался возница — отрок Константин из десятка Демьяна. Узнав в подъехавшем всаднике Мишку, Константин ткнул самострелом в сторону убитого и пояснил, оправдывающимся тоном: