Крест на башне - Уланов Андрей

Долго мы так друг друга «пили». Минут… не знаю, сколько!

Наконец разлепились.

— Стась…

— Нет, — перебила она меня. Зашептала жарко в ухо: — Не надо. Ничего не говори! Просто… просто люби меня. Люби!

Что я, что она — одежду чуть ли не в секунду сорвали. Я покрывало заодно с одеялом отбросил, лег. Она рядом вытянулась… и простынка, — то ли атласная, то ли шелковая, хрен их разберет, знаю только, что никогда прежде на такой лежать не доводилось, — захрустела под телом ее вкусно. Еле-еле сдержался, чтобы зверем не накинуться, — сообразил вовремя, что мне в данный момент лучше удаль свою подальше засунуть… в то самое единственное укромное местечко, которое у голого мужика имеется.

— Стаська… до чего же ты красивая!

По правде говоря, я большую часть ее толком не видел — угадывал. Освещения-то всего — блики с улицы. Так что более-менее видны были только личико, да часть плеча левого… до соска.

Смотрю и думаю — черт, какое же она все-таки еще дите! Сиськи… то есть груди, совсем еще маленькие — у хорошего заряжающего и то в этих местах больше выпирает. И вообще вся она тонкая такая, хрупкая — даже трогать страшно, не говоря уже о том, чтобы чего-то более энергичное совершать.

А с другой стороны, соображаю, нечего мне, олуху, к аристократке в хрен знает каком поколении с кобыльей меркой подступаться. У них же стандарт породы другой совсем, тут необъятность зада, да диаметр вымени не в цене! А вот утонченность, — от слова «тонкий» — как раз наоборот! Так что правильно все у девочки моей, а я дурак, дурак, дурак!

Протянул руку медленно, осторожно, словно к игрушке новогодней, шарику стеклянному типа «мыльный пузырь», коснулся ее легонько самыми кончиками пальцев чуть ниже груди, вниз провел… там осмелел и на бедро уже всей ладонью залез. Вернулся вверх… а вообще, думаю, вымя выменем, но вот такие маленькие грудки тоже свою прелесть имеют — в руку, например, просто замечательно укладываются!

Выше правая рука подниматься не желала. Пришлось изворачиваться — освободил левую, вытянул, по щеке провел… скользнул дальше, в волосы всей пятерней зарылся… притянул к себе.

— Э-эрик…

Волосы по всей моей груди рассыпались… щекочут забавно… а губы ее по щетине на подбородке прошлись и вновь до моих добрались.

— Meine Liebe…

— Милый мой…

Легкая она, словно пушинка… маленькая моя девочка-женщина, женщина-девочка. Ни у кого такой нет! И не будет, потому что она одна-единственная была и есть во всей этой вселенной чертовой и одна эта теперь — моя!

— Принцесса моя…

Жаркая, податливая… и только когда я, совсем уж осмелев, вниз лапой своей сунулся — замерла вдруг, напряглась, затвердела, словно броня.

— Эрик, — выдохнула, — я… я боюсь. Очень боюсь. После всего… всего, что было. Пожалуйста… будь со мной нежным! Прошу тебя…

Мне в первый миг пошутить захотелось, — мол, подруга, какой же ты нежности от панцерника захотела? Мы ж в постели как наша техника — ствол нацелил и вперед!

Только шугка эта идиотская даже не в горле — в груди где-то намертво застряла. А взамен нее совсем иные слова родились.

— Не бойся, — шепнул ей, — не надо больше бояться. Теперь — не надо. Пока я рядом с тобой… доверься, прошу… и все хорошо будет! А то, плохое — забудется! Это же просто сон был, малыш, страшненький такой сон, а сейчас он закончится. И дальше все-все будет хорошо. Обещаю.

— Обещаешь? Честно?

— Да.

И, как сказал я это «да», чувствую — начал напряг её пропадать, растворяться. А тело под моей рукой становилось все мягче, податливей. Погладил чуть осторожно, для пробы — замерла на миг, а потом дальше размягчаться пошла.

— Все будет хорошо, — зашептал, будто заклинание какое. — Все будет хорошо, только не бойся. Не надо бояться. Не надо.

— Я не боюсь…

Чего не ожидал — так это что сам таким тяжелым окажусь… когда всей тушей на один локоть… потому как вторая рука занята была.

Сразу вспомнилось, как я тащил из горящего панцера Вольфа Кнопке. Он был без сознания, я тянул его левой за воротник комба, — в правой у меня был пистолет, тогда еще парабеллум, — тянул изо всех сил, а Вольф, гад, застрял в люке… и рядом, из соседнего, вдруг выплеснулся ревущий огненный столб. Я заорал, казалось, на все поле, и все-таки выдернул его, стащил вниз, к нам подскочил Вилли, заряжающий и, держа перед собой куртку, рухнул пузом на нижнюю часть Вольфа, которая была одним сплошным костром… Вольфу тогда просто чертовски повезло, что ничего не успело прогореть.