Механизм жизни - Валентинов Андрей

– Виной тому не болезнь, нет! Могу ли я спокойно смотреть на то, что кровавый тиран делает с моей родиной?

На щеках Волмонтовича проступили багровые пятна. Так выглядят больные чахоткой – или крайне взволнованные люди. Святой Кнуд! Куда подевалась обычная невозмутимость князя? Такого Волмонтовича Торвен видел впервые.

– Пся крев! Коронованный мерзавец задумал уничтожить Польшу! Вы читали его проклятый Манифест? «О новом порядке управления и образования Царства Польского»?!

– Увы, не читал.

– И правильно. Вам-то зачем? – в голосе князя звучала горечь. – Думаете, русский медведь ляжет спать? Ошибаетесь! Польша ему на один зубок! И знаете, что он сделает с вашей фрау Данией?

Дикой кошкой прыгнув к столу, Волмонтович распахнул второй ларец и выхватил оттуда пару «барабанщиков». К счастью, стволы их были направлены в потолок, а не на слушателей.

– То я вам скажу, пан секретарь! Думаете, тирана остановят решения Венского конгресса? Ха! Плевать он на них хотел! Где польская Конституция, я вас спрашиваю? Где наша армия? Где Сейм польский?! Нет больше Польши! Нет! Есть провинция Империи Российской! Провинция, холера! Глухая окраина…

Князь нервно заметался из угла в угол. Торвен упустил момент, когда пистолеты исчезли из его рук – видимо, спрятал-таки под шинель, изыскал местечко.

– «Органический статут» читали?! То ж чистое глумление над шляхтой! Не желаете пятки лизать? – в Сибирь, на вечное поселение! Воевод – на виселицу, вместо них сядут губернаторы…

Взлетев на нос, окуляры скрыли лихорадочный блеск глаз.

– Ничего, пан Торвен! Еще Польска не згинела! Грядет гнев Божий! Каждый честный патриот станет орудием в руке Его!

– Опомнитесь! – Зануда еле дождался, пока в горячечной речи князя возникнет пауза. – Это безумие!

– Безумие?! Нет! То кара Божья!

И Волмонтович, как ветром подхваченный, вылетел из гостиной. Лишь глухо хлопнула входная дверь.

– Rassa do! – в сердцах выругался Торвен. – Мало мне одного Пупека…

Растерян и подавлен, он обернулся к Пин-эр, ища совета. «Надо ждать», – беззвучно шевельнулись губы китаянки. В подтверждение она легонько хлопнула ладонью по дивану.

– Вы правы, фрекен, – согласился Зануда. – Все, что мы можем, – это ждать гере Эрстеда. Ну разве что еще читать из «Гамлета»…

И, мрачен, как туча, он начал монолог Полония:

• – Итак, ваш сын безумен; нам осталось
• Найти причину этого эффекта,
• Или, верней, дефекта, потому что
• Дефектный сей эффект небеспричинен.
• Вот что осталось, и таков остаток…

3

– Лейтенант?! Фрекен Пин-эр?! Вот так сюрприз!

Андерс Эрстед был шумен, бодр и слегка навеселе: макинтош нараспашку, щеки горят румянцем, глаза блестят. Похоже, дело шло на лад – естествознание, источая аромат ямайского рома, распространялось наилучшим образом.

– Какими судьбами?!

– Недобрыми, полковник. Ты в курсе, что Эминент в Петербурге?

Перемена настроения у Эрстеда случилась так быстро, что Зануда испугался: не подхватил ли полковник княжеское помешательство? Миг – и на Торвена глядел совсем другой человек. Трезвый, собранный; скулы затвердели, меж бровей обозначилась знакомая складка.

Не сняв макинтош, Эрстед присел к столу.

– Ты уверен?

– Я уверен, что они выехали из Парижа сюда. И вряд ли задерживались в пути.

– Они?

– Фон Книгге слишком велик, чтобы ездить без свиты.

– Думаешь, он явился по мою душу? – криво ухмыльнулся Эрстед. – Что, если у него другая цель? Галуа, Карно… Кто следующий? Проклятье! Я понятия не имею, на кого он мог нацелиться в Петербурге!

Зануда тихонько вздохнул. Да, в этом был весь полковник.

– Цель Эминента – ты. И не увиливай…

На стол лег лист бумаги, покрытый иероглифами. Оказывается, дочь мастера Вэя тоже зря времени не теряла. Эрстед стал читать, морща лоб – его познания в китайском были далеки от совершенства.

– Фрекен Пин-эр считает, что следует нанести удар первыми. Затевая бой, надо стремиться к скорой победе, иначе оружие напрасно затупится. Это из Сунь-Цзы, фрекен?

– Я хотел сказать то же самое! – поразился Торвен.

Карандаш вновь забегал по бумаге. Зануда и не предполагал, как далеко продвинулось изучение китаянкой европейских языков. Сам он за столь краткий срок вряд ли освоил хотя бы азы иероглифики.

«Epoux et épouse – commun bodhiszattva. Me – bonheur».^[37]

Торвен отчаянно покраснел.