Мы наш, мы новый… - Калбазов Константин

Но, как видно, богиня уже исчерпала свои возможности, помогая и оберегая миноносец и его командира. На крейсере противника заметили опасность от пущенных мин, и корабль лег в развороте, пропуская смертоносные снаряды мимо себя. Так уж вышло, что, уворачиваясь, они легли курсом на израненный миноносец и, понятно, не собирались спускать ему этой выходки.

Мидзуно и не пытался уйти. Мало того – как только он осознал, что «41-й» вот-вот может избежать выставленного, словно жало, тарана русского корабля, он подал команду механику застопорить ход. Русский крейсер буквально разрубил миноносец надвое, командир миноносца погиб практически мгновенно, остававшаяся еще в живых машинная команда сгинула одновременно с ним от взрыва котлов. Но имей они возможность взглянуть на происходящее со стороны, то, несомненно, возрадовались бы представшей картине.

Оторванную носовую часть развернуло и протащило какое-то расстояние вдоль борта, она уже стремительно погружалась в морскую глубь, когда сработал-таки детонатор! И мощный взрыв потряс крейсер. Взрыв произошел не просто ниже ватерлинии, а на стыке двух больших отсеков, так что «Боярин» ушел на дно с незначительным отрывом от своей жертвы.

Звонарев наблюдал за втягивающимся на рейд отрядом с нескрываемой горечью. В строю недоставало «Боярина» – похоже, старуха взяла-таки свою дань, остальные корабли, включая и миноносцы, были сильно избиты. Совершенно непострадавшей выглядела «Чукотка», ну да оно и понятно: участие в боевых действиях – не ее епархия.

Он и раньше видел, что среди «Росичей» не хватает одного вымпела, разобрать какого – именно не выходило: больно они были похожи, а многие в просто плачевном состоянии, – но старался не заострять на этом внимания. Антон, как-никак, катерник и любому из здешних даст сто очков вперед, к тому же такого опыта вождения, как у него, и такого сплаванного экипажа в отряде не было – да что там в отряде, в обоих противоборствующих флотах! Но вот корабли втянулись на внутренний рейд, и Сергей, не веря своим глазам, искал и никак не мог найти «Росича». Может, все же отправили в разведку или еще куда? Спокойно, для паники нет причин.

Так уж вышло, что на фронте в настоящий момент было затишье, и Звонарев находился в Артуре вместе с бронепоездом. Фронт стабилизировался и замер в некоем равновесии: японцы никак не могли преодолеть рубежей на тафаншинских высотах, а русские не желали им их уступать. Более того – время от времени там разгорались жаркие артиллерийские баталии или перестрелки пехоты, между окопами противоборствующих сторон расстояние доходило уже до трехсот, а порой двухсот метров. Ближе противнику подобраться не давали, а с другой стороны, ближе – это уже только врукопашную. За прошедшее время сильно поднаторели в своем деле минометчики, у которых появилась большая практика в обстреле, поэтому передовые окопы японцев если и были заняты, то только наблюдателями, как, впрочем, и у русских, если не считать дзотов, где постоянно находилась половина от личного состава.

Сами дзоты претерпели некоторые изменения, вернее, изменились перекрытия, с которых срезали насыпанный грунт, после чего прямо поверх накатов залили железобетоном. Все это проделывалось одним взводом всего лишь за ночь. Эта новинка была предложена Зимовым с ненавязчивой подачи Звонарева. Концерн, имея плавильню, сумел наладить производство арматуры и начать ее поставку в войска. Новшество применили впервые именно там.

На нангалинских позициях устраивались самые настоящие доты с железобетоном метровой толщины. Для производства огромных бетонных работ были широко использованы бетономешалки – не сказать, что их изготовление было дешевым: все же потребовались дорогие электродвигатели, – но зато производительность и качество получаемой смеси с лихвой перекрыли все недостатки. Работы было очень много. Более того – основной объем производился ночью, поэтому оборонительная линия была только закончена, но теперь представляла собой почти непреодолимое препятствие. Впрочем, таким же препятствием стала и тафаншинская позиция. Теперь для прорыва обороны японцам необходимо было применить осадную артиллерию, причем калибром побольше, чем сто пятьдесят миллиметров: эти орудия были бессильны против построенных укреплений. Или в прямом смысле идти к победе по завалам из трупов своих солдат.

Вообще противник теперь старался не показываться на глаза, предпочитая прятаться в траншеи по самую маковку. Этому их научили потери почти в тысячу человек, в то время как на позициях было вроде как и затишье. Нет, общие потери были побольше, так как артиллерийские перестрелки назвать безрезультатными было нельзя, но на артиллерию едва приходилось пятьсот убитых и раненых, а вот на одиноких стрелков, делающих только один выстрел, как раз эта тысяча, причем раненых среди них были единицы, а офицеров – не меньше сотни. Японцы уже настолько рассвирепели, что, как только звучал одиночный выстрел, по предполагаемой позиции стрелка выпускалось несколько снарядов. Попасть ни разу еще не попадали, но снарядов тратили изрядно. Продолжалось это до тех пор, пока на такой перерасход боеприпасов не наложил запрет сам командующий. Солдатам рекомендовалось поменьше отсвечивать, а офицерам внимательно следить за этим. Снайперы сразу заскучали, хотя все так же каждый день выходили на охоту, но в лучшем случае им удавалось подстрелить одного за два дня: от того раздолья, что было вначале, не осталось и следа.