Крест на башне - Уланов Андрей

Заодно нас пополнили — двадцать человек, из которых шестеро были юнкерами тульского артучилища, долженствующими, по мысли командования, составить в будущем расчеты ротных пускачей. Волконский, конечно же, немедленно пробурчал, что лично он бы предпочел получить не юнкеров, а сами пускачи, причем не в каком-то там «будущем», а здесь и сейчас, а уж пострелять из них сумеет и сам. Впрочем, на последовавшее за его репликой предложение Марченко зачислить, — коли уж господа юнкера так не милы лейтенанту, — всех их скопом в первый взвод, Николай отозвался злобным рыком.

Наличие же в числе пополнения еще одного персонажа, а именно пожилого суетливого толстячка с фельдшерскими нашивками, изрядно удивило уже меня. Обратившись за разъяснениями к Игорю, я получил в качестве оных весьма занимательную новость, впрочем, если бы я не ухитрился, уйдя в думы о высокой стратегии, напрочь забыть вчерашнюю реплику штабс-капитана насчет кандидата в прапорщики, новость могла бы быть куда менее занимательной.

Итак, в ответ на мой недоуменный вопрос, с каких пор я перестал устраивать его в качестве ротного фельдшера, штабс-капитан Овечкин спокойно сообщил, что еще три недели назад подал в штаб полковника Леонтьева рапорт на представление вольноопределяющегося его роты Николая Берегового к первому офицерскому званию. Поскольку тот рапорт, по всей видимости, благополучно канул в недрах канцелярии его высокоблагородия, он не далее как полчаса назад — ибо раньше для сего действия отсутствовала возможность… в лице непосредственного начальства, которому можно было бы оное представление передать, — составил новый рапорт. А заодно он лично объяснил нашему новому комбату, капитану Ерофееву, ситуацию — и тот согласился, что будет куда проще уже сейчас назначить пока еще вольноопределяющегося Берегового на должность замкомроты, чем пытаться получить нового фельдшера в ходе наступления.

Вот так. Все, на что хватило меня в тот момент, — сказать Игорю, что я, разумеется, весьма удивлен и обрадован его верой в мои, кхм, офицерские способности, но… на будущее прошу все же заранее информировать меня о намерении предпринять какие-либо шаги в отношении моей скромной персоны. И прошу об этом не как старшего по званию, а как своего хорошего друга, каковым его пока не без оснований числю.

Овечкин улыбнулся и незамедлительно поклялся, что когда он соберется представлять меня к званию поручика, я всенепременно узнаю об этом первым. Мне не осталось ничего другого, как рассмеяться в ответ.

На самом деле это, наверное, был бы лучший момент для того, чтобы избавиться от маски. Я был почти готов к этому — полгода войны, как ни странно это звучит, послужили неплохой терапией. Тогда… помнящий удары прикладов и холод перемешанной с кровью осенней грязи, окончательно сломленный смертью Алешки и брата, я действительно не был подполковником, офицером. Куда там… такому офицеру я б и денщиком командовать не доверил!

Но… как объяснить это моим товарищам по оружию? Игорю… Николаю… флегматичному сибиряку… юному прапорщику… Для них я в одночасье стану почти дезертиром… и даже без «почти».

Иногда для того, чтобы просто посмотреть в глаза правде, требуется куда больше отваги, чем для поднятия залегшей под перекрестным пулеметным огнем цепи. И мне этой самой отваги не хватило.

Процесс первичного распределения продолжался до обеда, который, впрочем, не состоялся — было объявлено, что ввиду «острой военной необходимости» обед будет совмещен с ужином. После чего личному составу десантной бригады, — из предполагавшихся двенадцати сотен три четверти уже были расписаны по подразделениям, остальные же составляли пока аморфную массу «личного резерва комбрига», — приказали строиться с вещами. Равняйсь-смир-рна-налево-шагом-арш! И мы дружно замаршировали прочь, обмениваясь беззлобными, — или не очень, — шуточками с оставляемыми на съеденье комарам штурмовиками.

Вели нас, как оказалось, к вышеупомянутому мной аэродрому. Грустно — при ближайшем знакомстве выяснилось, что сей объект, когда-то удостоенный носить имя прославленного аса, пребывает в еще более запущенном состоянии, нежели мне представлялось: из трещин в бетонных плитах пробивалась далеко уже не трава, а кусты репейника в метр высотой, полдюжины ржавых ангаров чернели проломленными крышами, от забора осталось лишь несколько десятков полусгнивших кренящихся столбов. Лишь причальная вышка продолжала сохранять прямую осанку посреди этого оазиса тлена и запустения. Единственным же напоминанием об успехах человечества в освоении пятого океана служили два скелета учебных бипланов, сиротливо замерших на краю бывшей взлетной полосы.