Рай беспощадный - Каменистый Артем

Рыба, будто красуясь, прошла рядом с рифом, развернулась назад, в глубоководный пролив, но затем, почему-то передумав, описала круг вокруг островка, на котором замер перепуганный Макс. Здоровенная — не меньше шести метров! У страха, правда, глаза велики. Но уж пять в ней есть точно!

Только тут до Макса дошло — он в западне. Назад можно добраться только вплавь и пока здесь крутится эта тварь — ничего не получится. Да и что ему там делать? От жажды помирать? Или искать обход — другое узкое место, где нет акул?

Поблизости таких мест больше не заметно. Сил у него почти не осталось — долгие путешествия строго противопоказаны. Нет — он рискнет. Выждет. Акуле надоест здесь кружить, и она уберется. Вот тогда он переплывет пролив.

Зачем она вообще заявилась? Неужели как-то почуяла Макса? Шум услышала? Наверное, так…

Усевшись на теплый шершавый камень, он принялся ждать. С рифом ему не повезло — ни малейшего укрытия от солнца. Можно, конечно, спуститься к воде, но ему эта идея очень не нравилась.

Акула, описав еще один круг, ушла в залив с нарастающей скоростью. Вдали, среди волн, мелькнул напоследок треугольник ее плавника, и опять водную гладь ничто не нарушает.

Макс не стал расслабляться — продолжал выискивать признаки присутствия хищницы. Но тщетно: ни всплесков подозрительных, ни плавников среди волн. Неподалеку даже пара чаек на воду уселась. Уж птицам сверху виднее — наверное, тоже не заметили ничего подозрительного.

Метров семьдесят водной глади. Очень глубоко. Очень страшно. А плыть надо.

Вздохнув, Макс опять завозился с "чалмой".

* * *

Сил не было, но Макс выложился так, что результатом можно было гордиться. Мчался будто в бассейне, под прицелом тренерского взгляда, косящегося на секундомер. И все равно казалось, что на месте стоит — уж очень ему не нравилось плавать по морю, где шастают шестиметровые акулы.

На последних метрах дистанции Макс едва разрыв сердца не заработал, когда за спиной послышался все тот же знакомый всплеск. Увеличив темп, хотя это и казалось невозможным, грудью налетел на коралловую поросль и, не обращая внимания на ссадины и кровоточащие царапины, поднялся, обернулся. В глубине мелькнула длинная темная тень. Показалось, или?… Как бы там ни было, теперь он в безопасности.

Присев на камень, перевел дух. Затем оделся, начал зашнуровывать ботинки. Когда возился со вторым, рядом на скалу упала тень и звонкий, чуть перепуганный мальчишеский голос спросил:

— Ты говорить умеешь?!

Чуть не вскрикнув от неожиданности, Макс обернулся. Неподалеку, на возвышении, действительно стоял мальчишка лет тринадцати. В обтрепанных шортах, на ногах какие-то несуразные угольно-черные сандалии — явно самодельные. Белобрысый, жестоко загорелый, с небрежно обрезанными волосами.

Опять галлюцинация? В людей поверить еще можно, но в то, что здесь кто-нибудь русский может знать…

— Умею, — все же ответил Макс.

Голос хриплый, надсадный — как у старого курильщика.

Радостно заулыбавшись, пацан так же звонко, но уже без страха закричал:

— Он говорит! Ник — он разговаривает! Я же тебе говорил! А ты: "Дикс он, дикс! Если не веришь, то давай — проверь сам. Или слабо?"! Нормальный он! Я проверил!

На камень взобрался еще один мальчишка — этот был постарше, чернявый, но в остальном копия первого: тощий, прожаренный солнцем до состояния "грязный негр", с такой же неухоженной шевелюрой. И было что-то еще, неуловимое, делающее его похожим на первого. Доводилось Максу встречать в книгах выражение "просоленный морем". Вот оба они были именно такими — просоленными. Не вызывало сомнения, что море долго въедалось в их тела и души, пока не пропитало до последней косточки.

Недоверчиво косясь на Макса, старший произнес:

— Был бы диксом, тебя, дуралея, порвал бы как Тузик грелку.

— Да ну! Дикс разве будет ботинки снимать и плавать с одеждой на голове?! Диксы такими продуманными не бывают!

Ник, все еще косясь нехорошо, буркнул:

— Привет. Ты кто?

— Привет. Я Макс.

Происходящее в своей обыденности было столь абсурдно, что чувство удивления полностью парализовало — ответил очень спокойно.

Белобрысый радостно представился:

— Я Дима, а это Ник. В смысле Никита. Но его все Ник называют.

— А тебя вообще-то никто Димой не зовет! Тебя Снежок зовут!

— Пусть так! Но я же все равно Дима!